Михаил Ярославцев - Реальность и сны

Родился я в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году в городе Новосибирске. Учился… крестился… женился, et cetera. Вот кому это интересно?! Кому нужны сухие даты и названия учебных заведений? Как будто больше вспомнить-то и нечего. Цифры, зацепочки из прошлого, которое неминуемо стирается из памяти с годами. А я вот помню себя с очень раннего возраста, лет с двух. Правда только обрывки каких-то образов и силуэты людей. Но младшую группу детского сада уже помню отчетливо. Врезалось в память почему-то, как сижу в песочнице и смотрю вверх, на казавшиеся тогда огромными лиственницы, а они осыпаются рыжими иголками, потому что осень. Но солнце ещё светит, небо ясное, синее, глубокое, облака где-то высоко-высоко. Лиственницы застилают песок своей мягкой хвоей в такт порывам ветра, а я смотрю в небо и шепчу кому-то там, наверху: «Мне всего три года».

Это было, пожалуй, первое осознание себя как частицы мира, как участника процессов, происходящих вокруг. Это как ступеньки, поднимаясь по которым начинаешь видеть всё дальше и больше. И не всегда эти ступеньки совпадают с событиями в жизни, о которых принято писать в биографиях.

Помню ли я, как пошёл в первый класс? Помню. В общих чертах. Ну холодно было, куртка была маловата на форму, цветы эти… Но по-настоящему из первого класса запомнился не этот день, а примерно месяцем позже.

Как раз в том году, когда я пошёл в школу, под окнами нашего дома начали строить метро. Рыли огромный котлован под будущую станцию «Красный проспект». Первые дни я ходил в школу напрямую, кратчайшей дорогой, но буквально через пару недель улицу начали перекрывать неприступные бетонные заборы с выштампованной буквой «М» на каждой секции. Дорога в школу становилась всё длиннее и длиннее, строители наращивали забор вдоль улицы, и его приходилось обходить. Брести мимо серого унылого забора было откровенно скучно. Я шел, изредка пытаясь заглянуть между секций или под них, чтобы посмотреть, как строят метро. Но видно было немного: в основном или жёлто-коричневые стенки котлована, подпёртые необструганными досками, или просто куски жирной глины и разломанного асфальта. И вот однажды хмурым сентябрьским утром я обнаружил в этом заборе появившиеся внезапно ворота. Причём, сквозные, на моей и на противоположной стороне улицы. Мало того, они были распахнуты настежь. Многие ли мальчишки в силах пройти мимо открытых ворот куда бы то ни было? Вот и я не прошёл. Тем более что через стройку дорога до школы вновь становилась длиной в пять минут, вместо обходной, растянувшейся благодаря забору до пятнадцати.

Я аккуратно, стараясь не испачкать свои чёрные школьные ботинки, пошёл через стройку по колее от грузовика. Шёл мелкий дождик-сеянец. Глина неприятного жёлто-коричневого цвета кисла по краям котлована справа, на огромных, в пару этажей высотой отвалах слева и на самой дороге от одних ворот к другим, размочаленная в жижу колёсами грузовиков. Как бы осторожно я ни ступал, мои ботинки всё равно покрывались мелкими жёлтыми каплями и мазками. «Ничего страшного, – подумал я, – вымою в луже на противоположной стороне». Грязные ботинки в школу не допускались, а сменную обувь я надевать не любил и всячески увиливал от этой школьной обязанности. Носил с собой вместо сменки чешки, которые требовались на уроке физкультуры.

Меж тем колея закончилась. Дальше шёл ровный и нетронутый слой глины, а следом, всего в полутора метрах, ворота и асфальт за ними. Я посмотрел на свои уже изрядно заляпанные ботинки и решил, что раз уж всё равно их придётся мыть, то не будет ничего страшного, если я сделаю пару шагов по грязи. Даже одного шага может хватить, если немного разбежаться и прыгнуть, тогда второй ботинок особо мыть не придётся. Я так и сделал. Разбежался несколько шагов по колее и… Вместо того, чтобы оттолкнуться от грязевой лужицы и оказаться на асфальте, моя левая нога утонула в грязи выше колена, правая чуть меньше, но тоже глубоко, значительно выше середины икры. Я чудом удержал равновесие и не упал в грязь. Потрясённый, я выбрался на асфальт и несколько минут смотрел на свои брюки, до колена покрытые медленно стекающей по ним грязью. Идти в школу в таком виде было немыслимо. Я слегка очистил ботинки от больших комков глины с помощью какой-то щепки, попавшейся под руку, и ополоснул их в ближайшей луже. Чистыми они не стали, однако хотя бы проявился их истинный чёрный цвет. С брюками всё было намного сложнее. Привести их в приличный вид с помощью щепки не представлялось возможным. Я задумался. Дома сейчас ещё и мама, и дед, и бабушка. Наверняка мне попадёт не только за испорченные брюки, но и за прогул уроков. Нет, домой идти нельзя, по крайней мере сейчас. Лучше дождаться, когда мама и дед уйдут на работу и дома останется только бабушка.

Я медленно побрёл в сторону школы. Тем временем дождик усиливался и из мелкой туманной мороси превращался в настоящий затяжной осенний дождь. Я понял, что гулять под таким дождём долго не смогу. Ноги сами принесли меня на школьный двор. Уроки уже начались, по двору никто не бегал, но оно и к лучшему – мне было стыдно за свои уделанные брюки и ботинки, и я не хотел, чтобы меня кто-нибудь увидел. Я спрятался от дождя под одним из огромных клёнов, растущих напротив крыльца. Здесь было почти сухо, капли дождя стекали по листьям где-то высоко в кроне. Недолго думая, я залез на дерево. Здесь меня никто не мог увидеть, а я видел и школьное крыльцо, и окна нашего класса на втором этаже, головы одноклассников, склонённые над тетрадями, и Анну Петровну, которая ходила между партами и изредка что-то говорила ребятам. Я просидел на клёне все четыре урока, а когда мои одноклассники пробежали мимо, расходясь по домам, слез с дерева и отправился сдаваться бабушке.

Так я узнал, что короткий путь – не всегда самый близкий.

Помню ли я окончание школы? Конечно! Экзамены, последний звонок, выпускной… Но гораздо лучше в тот год запомнилось, как я сидел в прокуренном коридорчике подпольно-подвальной звукозаписывающей студии «Копейка» и ждал своей очереди. А передо мной сидел ещё не слишком известный в начале девяностых Дима Ревякин, лидер группы «Калинов мост». Вопреки одухотворённо-возвышенному образу, созданному благодаря фотографиям и коллажам на обложках его пластинок, в реальности он оказался полноватым рыхлым парнем с непропорционально большой головой и испуганными глазами. Мы не разговаривали, просто сидели друг напротив друга на низких скамейках и думали каждый о своём. Скоро его пригласили на запись, и он довольно быстро вышел из студии, записав или отрепетировав, судя по доносящейся из-за двери музыке, всего одну песню.