Андрей Кутерницкий - Сны над бездной

Мальчик отнес трупик кошки на берег залива и похоронил там. Но в душе его остался болезненный след, который так и не зажил, хотя потом настало новое время, время Луны, и он увидел много смерти, и уже не только животных, но и людей.

Мальчик зажал янтарь в кулаке, приблизился к письменному столу и долго смотрел на большую свадебную фотографию, стоявшую на столе на подставке. Эта фотография белела в сумраке так заметно оттого, что на ней рядом с Арсеном, одетым в черный парадный костюм, была его жена – в тот день еще его невеста – в белом подвенечном платье, тонкая, как бы вся состоящая из пышного платья, темных волос и огромных глаз.

«Завтра что-то должно случиться со мной, – думал мальчик. – Как это странно, что всегда есть вчера, в котором уже ничего нельзя исправить, и завтра, о котором ничего не знаешь!»

Справа от фотографии возвышалась стопка конвертов, в каждом из которых было запечатано по письму-счастью.

И вдруг мальчик ясно понял, что письма эти никак не могут менять судьбу человека, потому что судьба человека – тайна, а это всего лишь аккуратно переписанные одинаковые тексты на клочках бумаги. Он вспомнил лицо Фомы, сказавшего ему: «И ты в это веришь?»

«Как я глуп!» – подумал мальчик.

Он взял стопку конвертов, подошел к окну, повернул раму – она поворачивалась горизонтально на оси; из открытого пространства залива в лицо мальчику повеял прохладный ночной воздух. И мальчик стал выкидывать письма в окно. Они кувыркались в воздухе, уменьшаясь по мере удаления.

Так бросал он их и смотрел им вслед, как улетающим птицам…

И бросая, услышал, как рядом с ним Арсен говорит Фоме:

– Она – память человечества. В ней хранится все знание о том, что совершено людьми. Поэтому нет человека без воды и все воды соединены. Я об этом думал еще в молодости, а потом долгие годы занимался тайно, никому не говорил о своей догадке, не публиковал своих исследований – боялся ошибиться. Напряжение памяти я проставил на карте цифрами. Когда-нибудь в последнем преображении вода отдаст память. Но это будет не смерть, а роды. И с тех пор перестанет называться водой земною.

Мальчик открыл глаза и увидел, что он лежит под одеялом на своей постели, Фома и Арсен стоят рядом с ним спиной к нему возле голографической карты и в комнате светло и от света просторно.

В девять часов утра старик и мальчик снова вышли на морскую набережную. На гладкой голубой воде вдоль берега пунктирными линиями белели чайки. Чуть затуманенный горизонт нежно синел. И было так тихо, что звуки шагов, отражаясь от стены дома, звонко повисали во влажном воздухе.

Пустая набережная просматривалась далеко вперед. В неровностях асфальта блестели лужи. То тут, то там валялись, привлекая взгляд, потерянные пояса от плащей и курток, вывернутые наизнанку дамские сумочки, туфли без каблуков, продавленные шляпы, осколки разбитых бутылок. Но все эти свидетельства ночных событий, здесь разыгравшихся, принадлежали как бы только городу; едва взор обращался к заливу – свобода и чистота открывались ему.

Путники достигли Центрального спуска к морю, повернули вправо и пошли вдоль реки, мимо одинаковых бетонных небоскребов, поставленных на равных расстояниях друг от друга. Между вторым и третьим из них находилась площадка, где были запаркованы автомобили.

– Я подброшу тебя до дома, – сказал старик мальчику.

– Можно мне сесть за руль? – спросил мальчик.

Старик кивнул.

Мальчик сел в потертое кожаное кресло, повернул в замке зажигания ключ – мотор сразу завелся, – коснулся ногами стальных педалей, и старый джип, подчиняясь мальчику, послушно выкатил из-за ограды на свободу и, набирая скорость, помчался по набережной реки, через мост, оставив позади пожарище, черневшее на месте сожженной театральной сцены…

Возле подъезда своего дома мальчик затормозил.

– Не забудь: два комплекта одежды, теплая куртка!.. И возьми еще что-нибудь, что ты сам хочешь иметь с собой, – крикнул старик мальчику. – Завтра в десять утра я сюда подъеду.

– Я понял, – ответил мальчик.

Джип развернулся.

Мальчик провожал его взглядом до тех пор, пока он не исчез за поворотом.

И сразу словно легкая тень накрыла мальчика.

«Я не знаю, на сколько дней мы уходим в море, – размышлял он, поднимаясь в лифте. – Но им наверняка все равно на сколько. Они даже будут рады тому, что я оставлю их вдвоем».

Он вошел в квартиру.

И услышал голос господина Сугутова:

– Не жалко денег, но отдавать их шарлатану, который в душе будет смеяться над тобой!..

– Он не шарлатан! О нем много писали! И серьезные издания, – взволнованно отвечала мать. – К тому же он не просто гипнотизер, он – доктор магии, знаток тайных знаний… К нему трудно попасть. Но я не могу больше выносить эту муку! Мне чудится, я схожу с ума. Зачем я нужна тебе такая? Я вся скована. Подавлена. Страх клубится в моем сердце. Его нет только тогда, когда я сплю. Но я просыпаюсь, и как только я чувствую, что уже не сплю, он наваливается на меня, как чудовище. Полетим в Гималаи! Пусть он избавит меня от страха. Ведь жить осталось так мало! Несколько месяцев!

Она замолчала и вдруг заговорила быстрой рваной речью, так что слова, спотыкаясь, наскакивали друг на друга:

– Но ведь… этого не может быть… чтобы только несколько месяцев! Это так мало! Ложь! Просто этот ужасный город пугает меня! Я уверена: есть где-то место, где ничего этого нет… криков, бреда, отчаяния. А есть тишина. Любовь. И люди там не сошли с ума, а живут, как прежде. Надо только найти это место, спрятаться в нем, переждать.

– Феденька! – воскликнула она, увидев сквозь проем открытой двери мальчика, который проходил в свою комнату. – Подойди ко мне!

Мальчик вошел в спальню.

– Где ты был все это время?

– С Фомой, – ответил мальчик.

– Вы были у Фомы за городом?

– Нет. Здесь, у Арсена.

– Я хочу тебя поцеловать.

Мальчик опасливо приблизился к матери и сразу ощутил тонкий, будоражащий ноздри, запах духов, которыми она была надушена. И еще тяжеловесные запахи вина и шоколада, которыми дохнуло из ее рта.

Она наклонила свою плохо прибранную голову к плечу мальчика – густые с редкой проседью волосы кое-как были заколоты шпильками – и не поцеловала сына, а сильно потерлась лбом о его плечо.

Она сидела на низкой кровати, широко расставив колени, сверкающий шелковый халат распахнулся, и были видны исподние поверхности ее бедер, усеянные отметинами от поцелуев господина Сугутова.

– Правда, ночь была ужасная? – промолвила мать, не отнимая своего лба от плеча мальчика и продолжая с силою прижиматься к нему. – Так страшно кричали! А я не знала, где ты…

«Лучше мне сейчас ничего не говорить ей», – подумал мальчик.