Ольга Красова - Устрицы. Повесть

– А это что у вас? – увидела я в ведёрке несколько головастых конусовидных цветков на толстом стебле. Как большие артишоки.

– Это протея. Очень долго будет стоять!

Купила две. Одну оставлю себе. Я равнодушна к цветам, да и ухаживать за ними ленюсь, но это «существо» мало напоминало мне обычный цветок, скорее какой-то ботанический гомункул, нарождённый сам по себе. В каждом цветочном магазине, в самом неприметном углу, должно быть, томятся в ведре из нержавейки пять-шесть таких для особо взыскательных покупателей, которые приходят, смотрят и, не найдя ничего по вкусу, разворачиваются, чтобы уйти.

По дороге из цветочного забрела в ТЦ, где в одном из магазинов приобрела сумку, которая давно обо мне мечтала. Предстоящие свидания – это будильники, которые всегда звенят вовремя, пробуждая первобытные женские инстинкты к мотовству.

Квартира Регины поразила меня аскетичностью обстановки. Много пространства, которое не стесняло большое количество книг, много света, много скрипов – от дверных косяков, паркета, шкафных дверок, много одиночества. И ничего, что хотя бы намекало на необычное хобби хозяйки, – ни одной букашки. Регина ходила по квартире будто на цыпочках и почти не касалась ничего вокруг. Если отождествить квартиру с живым человеком, то они с Региной словно обиделись друг на друга, словно случилась у них размолвка, временный взаимобойкот.

– Ты как будто разочарована. – почти угадала мои мысли Регина.

– Я думала, что попаду в инсектологическое царство. Где все твои жуки?

– В компьютере, на полках. В блокнотах.

– У тебя ваза найдётся? – я кивнула на зажатую в руке протею.

– Гигантский артишок? Как мило! Ты знаешь, что цветы – это…

– Половые органы растений! – перебила я, довольная своим «мы все учились понемногу ».

– Хм. Я совсем не то хотела сказать, но ход твоих мыслей мне нравится.

– Очень долго будет стоять! – выпалила я обещание флориста, присаживаясь на диван. Он пригласительно скрипнул.

Мы накалывали на шпажки ржаные гренки, макали их в фондю и молча ели. Было пряно, вкусно и немного неловко. Я почему-то вспомнила, что если бы не приглашение Регины, я бы пошла сегодня с коллегами после работы в ирландский паб. Мы бы опрокидывали пинту за пинтой, громко хохотали и флиртовали с Максом – бледным, анемичным официантом, похожим на Мэрилина Мэнсона без грима. Макс бы сильно смущался, лыбился, пряча зубы, и непременно принёс бы три текилы за счёт заведения. А Ренард, я посмотрела на часы (куда-то торопишься? – тут же среагировала Регина), сейчас, наверное, тоже что-то готовит. И, может быть, не для себя одного. Он отменно готовил, просто виртуозно! И также виртуозно расправлялся с едой, смакуя каждый кусочек, наслаждаясь каждым пред и послевкусием. Он познавал. Еду, жизнь, женщин.

Я залпом допила своё вино. Во рту стало терпко и уступчиво. В груди забилась птица, требовательно и порывисто, оперившаяся, готовая к первому, далёкому и опасному полёту. Я притянула Регину за вырез футболки и поцеловала в губы.

Она раздевалась по-мужски, стаскивая футболку через голову. И раздевала по-мужски – одним рывком джинсы и трусики. По-мужски же, властно, убедительно, даже методично, осваивала новую территорию. Я подумала вдруг, даже преисполнилась уверенностью, что Регина видела себя если не вообще, то сейчас – мужчиной, и это доставляло ей особое, острое, даже болезненное удовольствие.

А рыжие парни никогда не обращали на меня внимание, никогда не влюблялись в меня. Такая вот странность.

После близости, которой не могло или не должно было быть, после неумышленной близости или противоестественной нестерпимо, просто до одури хочется переместиться в любую обстановку, желательно знакомую, родную, где бы ничто не напоминало о происшедшем. Окунуться в какое-нибудь монотонное занятие, требующее дотошного внимания, и отсрочить, отдалить момент, когда воспоминания и ощущения от «содеянного» нагрянут без стука и рассядутся вокруг тебя, зажмут в кольцо. И ты прогонишь эти воспоминания, пинками и взашей, захлопнешь за ними дверь, лязгнешь засовом, поставишь квартиру на сигнализацию, забаррикадируешься, для верности, крупногабаритной мебелью. Как барракуды – они образуют воронку, чтобы защититься от врага, от любого непрошенного гостя (а я тоже кое-что знаю о позвоночных). Барракуды – баррикады.

Или, напротив, придвинешься к ним, к этим непрошенным, но самым желанным гостям поближе, улыбнёшься каждому, чаем всех напоишь и скажешь: «чувствуйте себя как дома».

Засыпать с кем-то после и просыпаться утром – для меня не одно и то же. Если и просыпаться с кем-то, то только с тем, с кем готова уснуть хотя бы ещё раз. Утро священно и безапелляционно. Оно как похмелье в самом широком смысле. Утром ты всё понимаешь и знаешь, как хочется: пустой подушки рядом или примятой чьим-то лицом. Новым и, возможно, не совсем желанным.

Я осторожно высвободилась из-под пледа и встала с дивана, тот укоризненно скрипнул. По тому, как лежала Регина, как мерно приподнималась вдохами её грудь, трудно было понять, спит она или притворяется. Медные пряди, спутавшись как в сговоре, заслоняли лицо, прятали его от меня. Регина лежала на боку, ноги согнулись в коленях – как будто крутила педали на велике, да так и заснула. В лицо мне смотрели две розовые ступни сорок первого размера. В полумраке тело Регины казалось жёлтым, как банановая кожура, снятая с плода.

А ведь так и было: я поскользнулась на Регине, как на банановой кожуре, и больно ушиблась затылком, когда упала. Я достала свой мобильник и украдкой сфотографировала спящую. Это мгновение я назову «Интенсивная терапия».

Одевшись, я вышла из комнаты и завернула на кухню. Стало неловко сразу бежать в прихожую и одеваться. Я выкурила сигарету учтивости, смыла окурок в туалете и ушла, тихо притворив за собой дверь. Покидая подъезд, я знала, что если обернусь, то замечу её рыжую голову в окне. Знала, что она не спала и дала мне время на побег. Я словно увидела, как после моего ухода, Регина пошевелилась в постели, откинула волосы с лица, как встала и, нагая, прошлёпала на кухню, где закурила мою сигарету (я специально оставила свою пачку) и подошла к окну.

Глупо оборачиваться, когда сбегаешь, поджав хвост.

Вечером я сама написала ей. Не из вежливости – мой эгоизм исключает какой-либо политес. Просто захотелось узнать, как она провела день. Регина как ни в чём ни бывало рассказала, чем занималась и выразила сожаление, что мы едва притронулись к фондю. Зато притронулись к десерту, рискованно пошутила я и умозрительно вынесла себе мозги из револьвера. Регина прислала ржущий смайлик.

Однажды, это было уже зимой, мы жутко вымерзли, выписывая кренделя на открытом катке. День был ветренный, и в лица и спины нам горстями летели колкие снежные крупинки. Теряя равновесие от собственной неповоротливости, мы падали на колени, складываясь перочинными ножами, набивали синяки. Регина была смешная в полосатых гетрах, пузатом пуховике, вязаной ушанке и варежках на резинках. Долговязая, с морозной краснотцой на щеках, с белым инеем на рыжих ресницах.