Алексей Кречетов - Кусок жизни

Я неблагодарный сын. Потому что я затаил обиду на отца в далёком детстве.

Моя обида – это его запои, которые длились недели или месяцы. Некоторые люди пьют и становятся весёлые и радостные. С моим отцом было всё наоборот. Он разговаривал с телевизором или невидимым собеседником. Он кричал, плакал, ломал вещи, заставлял нас отжиматься и неустанно учил жизни. Он срал словесным негативом. Иногда брался за ножи или топор и сидел так на стуле, на диване или на полу.

– Я всё делаю ради вас, а вам на меня похуй! Уроды! – это была его коронная фраза.

Я умышленно забывал всё хорошее, что он говорил пьяный. Я ждал, когда он поговорит со мной трезвый. А трезвый это был абсолютно другой человек. Он был весёлый и злой, и весь в работе. Когда мы работали вместе, мне было хорошо. До тех пор, пока он не выжимал из нас восьмой пот. Тогда я его искренне ненавидел. Но ненависть – это доброе чувство. Ненависть – это демонстрация своего недовольства. Он видел наши надутые и красные рожи и давал нам отдых. Куда хуже была обида, подкармливаемая временем.

Обида к нему внутри меня нарастала. И в итоге дошло до того, что пьяного отца я перестал слушать совсем. А у трезвого спрашивал только одно:

– Почему ты так пьёшь?

– Тебе не понять, – отвечал он иногда или просто молчал.

Я не получал внятного ответа, и обида не проходила. Чем дольше я хранил обиду в себе, тем невозможнее её было выкинуть. Так между мной и отцом образовалась пропасть. И пропасть такая огромная, что не добросить даже крик.

Угланом я не думал о таких вещах. Я любил играть. В тёплые времена с братьями мы играли в машинки. Они ездили на машинках, возили грузы. А я строил дороги, косил сенокосы, собирал камни.

– Бррр

– Вжж

Мне нравилось смотреть, как на моих дорогах появлялись колеи; как на колёса машинок налипала и слетала грязь; как травянистая поляна после наших игр превращалась в выжженную землю.

А зимой, когда я оставался один, то играл в пластилин. Я лепил уткочеловеков, и называл их челобуки. Я лепил для них дома, машины, лодки, космические корабли. В этом мире был даже злодей – стальной крокодил (держалка от штор). Я придумывал разные сценарии, в которых этот злодей грыз челобуков. Кого-то я спасал, кого-то нет.

– Помогите, спасите! – кричал я вместо, погибающего челобука.

Отец видел мои игры и смеялся.

– Печку иди топи. Спаситель!

Я разжигал печку, бежал обратно к пластилину и погружался снова в свой мир.

Стальной крокодил разгрыз лодку вместе с челобуком.

– РРР

А потом я слышу опять голос бати.

– Ты ничего не чувствуешь?

– Нет.

– Мы горим, Алёшенька!

Я молчу, потому что не понимаю его.

– Трубу ты не открыл! Дым! Не видишь?

Я спохватился, побежал открывать трубу (задвижку). Но весь дом был уже в дыму.

– Мне интересно, что было бы, если меня не было? – спрашивал он.

Я молчал. Я никогда не извинялся. Я смотрел в пол и молчал.

– Так ведь можно угареть и сдохнуть. А теперь будем улицу топить.

Батя забухал. Пьёт неделю. Приходит домой без какой-либо закономерности. Включает музыку на полную громкость. Подпевает, смеётся или громко храпит.

– Можно мы пойдём погулять? – спрашиваем мы с братом.

– Нет, сидите дома.

В такой обстановке было тяжело учить уроки или о чём-то думать. А я любил учить уроки. Мы ждали, когда он захрапит и сбегали. Потом он ждал нас ещё более рассвирепевший.

Он слушал Сплин, Смысловые галлюцинации, Чичерину, Би-2, Танцы минус, Земфиру и проч., и проч. Сначала моя душа отторгала эти однотипные замкнутые мелодии и куплеты. Со временем они понравились, не знаю почему. Особенно, Сплин. У него хорошая простая музыка и интересные тексты.

Время шло. Батя перестал слушать такую музыку. Он вообще перестал слушать музыку. Повзрослел что ли? Я в душе не ебу. В чужую голову не забраться ведь. Когда он хотел выбросить кассеты, я попросил его не выкидывать, а отдать мне.

Больше всего мне нравилось слушать музыку без слов или на неизвестном языке. Рано или поздно любая наша музыка слипалась в кашу в голове.

Я долго не знал, что есть на свете классическая музыка, которую следует, наверное, включать фоном в детских садах, школах, университетах, заводах, тюрьмах, улицах, торговых центрах, короче везде.

Я люблю деревню. Серьёзно. Это фундамент моей жизни. Детский сад и начальная школа остались в густом тумане моей памяти. Я не помню, как научился писать и читать. Зато я помню, как ебал канат.

Ни родители, ни бабушки, ни школа не заставляли нас читать святые писания, молитвы. Короче, не получится из меня Максима Горького, заряженного святой гранатой. Никаких глубоких знаний о религиях, только поверхностные обзоры. В средней школе мне полюбились такие предметы: литература, физкультура, химия, история, астрономия, география.

Сначала я был чуть ли не отличник, а в конце школы скатился до абсолютного хорошиста.

В школе было весело, смешно, приятно, грустно, мерзко, одиноко. По-разному. Тогда я прочёл «Войну и мир» и полюбил книги. Больше нравилось читать про военные действия. Я как будто играл в реальную войнушку в голове и не понимал размаха мысли Льва Николаича.

Школа школой, книги книгами, а жить и развлекаться тоже надо.

Первый раз я бухал водку на последнем звонке после 9 классов. Там я первый раз поцеловался. А потом в самый разгар веселья пришла моя мама и ещё чьи-то мамы и забрали меня и кого-то ещё оттуда.

Потом я стал ходить на дискотеки, наш любимый напиток был Джин-тоник. Сигареты – святой георгий или пётр. Мы вставали толпой в угол и бухали, я не танцевал. У нас многие не танцевали.

В 10 классе нас было семеро, а в 11 осталось пятеро учеников. От домашки было уже не проебаться.

Куда дальше? Мама сказала, что денег нет, поступай на бюджет.

Я много не раздумывал, потому что не до этого было. Хотелось веселиться. Лето ж ёптыть. Подал документы в Педагогическую академию на мастера русского языка и литературы. И в Гильдию Чёрного золота на подмастерье геолога. По знаниям я не дотянул до мастера. Но если бы платил, то стал бы мастером. За деньги много чё можно. На бюджетное место в Гильдию я попал, и был очень рад хотя бы этому.

Так я стал жить в общаге. Там было три с половиной этажа парней и один этаж девочек (пятый). Меня заселили на четвёртый к дембелю. Он недавно пришёл из армии и восстановился в Гильдию Чёрного золота.

В Общаге и Гильдии было много деревенских ребят. Я будто перебрался из одной в деревни в другую. Зато было весело и со многими у меня было взаимопонимание и угар.

Дембель учил меня заправлять постель. Говорил, что мне надо отжиматься, чтоб я стал здоровее. Вдалеке от родителей я считал этого парня за отца и поэтому слушался. Мы с ним вместе готовили кушать. А потом он начал брать у меня в долг деньги и не возвращал. Один раз избил меня. Не шибко сильно. Тогда я перестал видеть в нём отца.