Глеб Карпинский - Папа, напиши о Чупакабре! Деревенский детектив

Наконец, какая-то важная тетка в теле проехала мимо на велосипеде, даже не взглянув в нашу сторону. Интуитивно я сразу понял, что это как раз и есть почтальонша Маринка.

– Здрасьте… – непроизвольно открылся мой рот, потому что я никогда прежде не видел столько безвкусия.

Во-первых, эти шлепанцы, на ужасный цвет которых обратит внимание любой уважающий себя психиатр. И никакие оправдания, что цвет этот хорошо маскирует навозную жижу, если в нее наступить, не канают. «Ну и что? – скажете Вы, недоумевая. – Чего автор прицепился к этим шлепанцам, какие продавали, такие и купили?!» «Хорошо, – отвечу я на это, – но посмотрите, друзья, как эти пластмассовые тапки дисгармонируют с постоянно сползающими носками, и это в сорокаградусную жару!»

Тем временем, Маринка лихо притормозила у дверей почты, оставив за собой облако пыли, и, как ностальгирующая по большой сцене провинциальная балерина, плавно вынесла ногу через раму велосипеда. Все это надо было видеть. При этом шлепанец, конечно же, спал под действием инерционных сил.

– Ну, чего уставился? – не выдержала мой пристальный взгляд она.

– Нравитесь, – процедил я сквозь зубы, пытаясь выдавить из себя улыбку.

– Извращенец что ль…, – сказала она кокетливо, просовывая ногу обратно в слетевший шлепанец.

И она была права. Многие отдали бы последний грош за то, чтобы хоть одним глазком взглянуть на это чудо деревенской жизни – с большим трудом натянутые на огромный зад лосины, и потом эта явно мужская майка, позволяющая окружающим определить густоту волосяного покрова в подмышках и количество жирных складок на животе.

– А тьфу ты, черт! Ключи забыла, – вдруг опомнилась Маринка, состряпав отвратительную мину.

Мы еще не успели понять смысл сказанных ею слов, как эта, мягко сказать, странная женщина дернула за замок с такой силой, будто собиралась сорвать дверь с петель. Слава богу, попытка не удалась, иначе бы нам пришлось бы искать ее дурацкие шлёпанцы под завалами.

– А ну отвернись, ротозей, а то глаз выколю! И ты, девочка, отвернись, вся в папу!

Я сначала не понял шутки, подумав грешным делом, что Маринка по причине природной своей стыдливости нас стесняется и хочет просто подтянуть свои лосины или, может быть, почесать свой слипшийся от синтетики зад.

– Ну, сколько можно повторять?! У меня ключ кое-где запасной спрятан, – пояснила она.

Мы неохотно зажмурились, и уже скоро услышали, как открывается дверь. Потом нас какие-то неведомые силы подтолкнули в прохладу саманных стен и приказали открыть глаза. Почтальонша с царственным видом сидела за монитором, а я все заинтригованно гадал, откуда же она вытащила свой запасной ключ. Ведь у входа почты не было никакого коврика.

– Ну и денек! – жаловалась она, как ни в чем не бывало. – Голову надо открутить тому, кто придумал работу в субботу.

– Это евреи придумали, – заметил я. – Им в субботу нельзя трудиться по религиозным соображением, а нам якобы можно.

– Кому это нам? – ухмыльнулась Маринка, перебирая какие-то бумаги у себя на столе.

Я предпочел промолчать, больше не развивая, видимо, опасную в этих краях тему антисемитизма, и какое-то время мы с дочкой просто переминались с ноги на ногу. Меня начинал возмущать тот факт, что эта невозмутимая работница почты не спрашивает у нас цель нашего визита. Как будто мы каждый день к ней ходим за посылками.

– Нам почему-то извещение не пришло, хотя посылка давно у вас, – начал я, нарушая уже начинающее казаться неприличным молчание.

– Да, а с чего ты взял, что посылка пришла?

– По трек-номеру проследил…

– А… по трек-номеру… Понял хоть, что сказал? Ты не в городе там у себя, а на хуторе. А у нас, если нет извещения, нет и посылки.

– Так, где же извещение?

– А я почем знаю? – вылупила свои глазищи почтальонша. – Жди, мож придет!

– Папа, смотри, вон наша посылка! – указала куда-то в угол моя внимательная дочка.

– И верно, наша посылочка, – прочитал я бегло на большой коробке свою фамилию.

– Так это Ваша посылка? Что ж вы раньше не сказали? – удивилась Маринка. – А мы тут голову ломаем, что за ней вот уж неделю никто не ходит. Наверно, Машка моя опять напутала…

Затем она позвонила, очевидно, своей помощнице и с видом сурового босса в двух словах объяснила в трубку ситуацию, потом, очевидно, выслушав какие-то неубедительные объяснения этой самой Машки, снисходительно скривила свое лицо и посмотрела на нас плутовским, не вызывающим доверие взглядом.

– Что же вы меня обманываете? Она клянется, что извещение должно быть у вас на руках. Вашим соседям положили, божится…

– Каким соседям?

– У вас с ними заборы похожие.

– Ну и что похожие? Тут у всех одни и те же заборы, а люди-то разные … – не понимал я искренно такую логику.

– Люди может и разные, а заборы одинаковые, – передразнила она меня, настаивая на своем. – Так что, вам не передавали извещение?

Дело в том, что заборы на хуторе практически у всех действительно одинаковые, то есть шиферные, и если справа от нас жил пенсионер Владимир Ярославович, с которым мы кое-как общались, то слева соседи были явно нелюдимые и только кивали нам через межу, когда мы случайно встречались с ними на грядках. Но после того, как их курица зашла к нам в огород и я прогнал ее, они вообще решили не здороваться.

– Да я их знать не знаю. Коля, что ли? Никто ничего не передавал… – закипел я от возмущения.

– Ну и народец пошел, ну и народец, – покачала головой Марина. – Вот из-за таких сектантов, как они, уже пять лет газ провести не могут.

– А почему Вы их называете сектантами? – удивилась моя дочь, проявляя интерес к беседе.

– Эх, девочка, девочка, а ты видела, что они с птицей вытворяют?

– А что они с птицей вытворяют? – спросил уже я из любопытства. – Вроде нормальные у них куры бегают, даже жирные…

– Вот именно жирные! А их хозяева худые!

– Не понимаю…

– А что тут понимать! – стала объяснять мне как маленькому Маринка. – Вегетарианцы они гребанные, все ждут, когда эти куры у них сами подохнут. Да еще перекармливают, а тут лЮдям есть нечего.

– М-да… – проговорил я, протягивая ей свой паспорт. – Я догадывался, что тут все с головой не дружат, но что б настолько…

Когда Маринка взяла мой паспорт и стала сверять фотографию, меня это даже рассмешило, и я скорчил вполне дебильную рожицу.

– Ну что, похож?

– Ага, похож… – покрутила она пальцем у виска.

– Вы еще в конце пролистайте, сколько раз я женился и сколько детей вписано…

Дочка, прикрыв ладошкой рот, тихо хихикнула.

– Зря хохочешь, девочка, посылку я все равно выдать не могу… – и почтальонша насупила брови.

– Это почему же? – возмутился я. – Вот паспорт, посылка оформлена на меня, в чем дело?