Владимир Дараган - Ладога

© Владимир Дараган, 2019

ISBN 978-5-0050-3143-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Закис ты в своей Америке, – сказал капитан, когда мы сидели в ресторане «Тарас Бульба» около метро «Автозаводская». – Тебе нужен морской простор и суровые мужские испытания.

Капитан – один из последних романтиков. Он уже двадцать лет ходит на яхтах. Бороздил просторы Атлантического океана, Средиземного моря и Пироговского водохранилища. Последние годы он избороздил просторы и шхеры Ладожского озера, храня свою яхту на берегу реки Вуокса в городе Приозерске.

Подошел официант.

– У меня раздельная диета, – сказал капитан. – Сегодня я ем только овощи. Несите все что у вас есть овощного, начиная с первой страницы меню.

Я решил не отставать.

– А мне несите все, что пропустит мой друг. Мы скажем, когда остановиться.

– Это ты правильно заказал. В плавании аппетит должен быть на уровне. Это не только морское здоровье, но и главное морское развлечение. Когда ты созреешь для Ладоги?

Я созревал три года. Капитан каждое лето проводил на Ладоге месяц, публиковал в блоге красивые фотографии и говорил, что яхтинг – это не развлечение, а стиль жизни.

– Могу часами смотреть на горизонт, слушая шум ветра в парусах, – писал он. – Сознание просветляется, в голове только чистые и правильные мысли.

Мне это казалось странным. Я сам любил смотреть на горизонт и слушать шум прибоя, но мыслей от этого не прибавлялось. Со стороны могло оказаться, что я о чем-то думаю, но это казалось только со стороны. Внутри же происходила беседа с внутренним голосом.

– Вот волны катятся, – сообщал я невидимому собеседнику.

– Ишь ты! – отвечал внутренний голос.

– Что-то я замерз.

– Зачем тогда сидишь?

– Вставать лень.

Потом, после стакана чая с бубликом в любимом кресле за компьютером начинало казаться, что волны и простор навеяли гениальные мысли, но ветер помешал их запомнить.

Ничего этого я капитану не говорил, считая это невежливым и неромантичным.

Наступил 2017-й год, принесший смятение и творческий кризис. Весной я три месяца занимался с преподавателями литературного мастерства, которые намекнули, что мне лучше заниматься ремонтом дома, а не проводить время за компьютером в ожидании прилета муз.

– Способности у тебя есть, – сказали они, – но работа над собой предстоит огромная. Для начала научись выкидывать местоимения и лишние фразы.

Перечитав старые рассказы, я догадался, что почти все фразы там были лишними. Тогда я позвонил капитану:

– Так что ты говорил про Ладогу?

– Идем?

– Ага.

– Высылаю список необходимого.

Список был внушительным. Начинался с плавок, заканчивался теплой курткой и лыжной шапочкой. Меня поразило в списке наличие «лабутенов» – дорогих женских туфель с красной подошвой.

– Ты уверен, что «лабутены» мне необходимы на яхте?

– Это будет сменная обувь. Они легкие, не тонут в воде. Если утонешь, будет легко найти твое тело.

– Может ты имел в виду «кроксы»?

– Может и «кроксы». Главное, чтобы с ног не слетали. Учти, пассажиров у нас не бывает. Ты будешь матросом со всеми вытекающими последствиями.

Я сразу догадался, что вытекающие последствия означают выполнение команд старших по званию. Деваться было некуда – пришлось согласиться. Это все равно выглядело лучше, чем страдания за компьютером.

Итак, меня берут на яхту матросом. Капитан написал много статей о яхтинге – я их проштудировал, чтобы от стыда сразу не упасть лицом на палубу. Так я узнал, кто такой матрос:

«матрос – „человечешко“, который всегда хочет есть, не хочет работать, при первой возможности ложится спать или садится играть в карты, а списавшись на берег – торчит в кабаке».

Ну что же, мой круг обязанностей стал яснее.

На яхте еще есть боцман. Читаю: «боцман – «старый матрос, который был всем, кем угодно, и думает, что он самый умный, опытный и может обойтись без капитана, рулевого и кока. Отвечает за все хозяйство». Неплохо, по крайней мере о запасах продуктов мне думать не придется.

Ну а что пишет капитан о самом себе? «Капитан – человек на судне, к которому положено обращаться „Господин капитан“, который постоянно всем недоволен, дает распоряжения в самый неподходящий момент. Эти распоряжения команда обязана выполнять беспрекословно. Отвечает за всех и за всё».

Осталось непонятным – а кто будет на яхте работать?

Говорят, что дневник путешествия на север должен начинаться и заканчиваться после пересечения Полярного круга. Что было до и после – неинтересно. Полярный круг пересекать не планировалось, и я хотел начать описание путешествия с Московского вокзала в Питере. Однако графоманский зуд и яркие впечатления вынудили написать о Москве 2017-го года. В моем блоге появилось нечто восторженное, что читатели сразу назвали гимном Москвы в прозе. Для плавности изложения этот «гимн» здесь опущен, его можно найти в приложении №1.

А восторгаться было чем. Я бродил по широким тротуарам, сидел в кафе, наслаждался московским темпом жизни, забредал в странные помещения, где собирались любители книг и кофе, встречался с друзьями, приобретал новых знакомых.

– Ничего, на яхте отдохну, – бормотал обессиленный путешественник, забираясь в кровать своей квартиры около ВДНХ и прислушиваясь к гулу проспекта Мира.

Проспект гудел всю ночь. После тягучей тишины американской деревни московский ночной шум казался зовом пионерского горна, напоминающим, что пора работать, иначе тебя опередят.

– Что за чушь! Я ни с кем не соревнуюсь.

– Отстаешь, отстаешь! – шумел проспект.

Приходилось вставать, заваривать чай и делать вид, что о чем-то думаешь. Становилось легче, казалось, что ты, как и все москвичи, вступил на тропу, на которой никто не останавливается.

Москва, Ленинградский вокзал, 23:30. Проводник «Красной Стрелы» взял мой паспорт и вздохнул:

– Вы в вагоне один не китаец. Но в купе, кроме вас, никого не будет.

Моя мечта о ночном разговоре с интересным попутчиком рассеялась.

– Я могу устроить вас в соседнем вагоне, – продолжил проводник.

Мечта вернулась, но ленивый внутренний голос сказал, что хочет тишины под стук колес.

– Ничего, я выживу, – храбро озвучил я желание внутреннего лентяя.

– Ну-ну, как хотите, – удивился проводник.

Засыпал я под птичий гомон и топот неведомых животных. Так я решил представлять суету в коридоре вагона, не смолкавшую полночи. Ко мне иногда заглядывал проводник, жалуясь, что китайцы не говорят по-английски.