Сергей Ходосевич - Жаркие думы жаркого лета. Поэзия и проза

Промокла, стоя под дождём, девчонка в голубой накидке,
В кустах серени под окном… сбежал домой мальчишка прыткий.
Так ничего и не сказал, не попрощался с нею даже,
Пора бежать уж на вокзал, вот он сейчас и глаз не кажет.
А дождь идёт, залил глаза, бежит ручьём, течёт на землю.
Теперь не видно, где слеза, скользит по мокрому уж телу.
Сказал люблю, что лучше нет, и что она одна такая.
Потом вдруг показал билет и говорил, что ждёт другая.
Стоит давно, теперь уж ночь, и до утра ещё не близко.
Ей бы бежать скорее прочь, ведь поступают с нею низко.
Решила всё же до конца, чтоб проводить и до вокзала.
Услышать ещё раз слова, что не нужна опять, сначала.
Но всё же уходить пора и сильно, громко закричала…

Сильный ветер поднял в море пенные гребни,
Надвигаясь упрямо, беря его в плен.
А на судне священник достал уже требник,
И читал и просил, понимая… всё тлен.
Разгулялась, не слушаясь злая стихия.
Бесновался, стонал, рвал судёнышко шторм.
А священник молился… о, мама мия.
Видно будет акулам тигровым здесь корм.
Волны ходят, гуляют и им мало места,
Страшно людям, стихия должна поглотить.
Сбились в кучу, от страха им даже не тесно.
Ох, как хочется всё- таки плохо, но жить.
Жили всяко: грешили и жён оскорбляли,
Крали… ну а детей можно было побить.
А теперь вот уплыли совсем в неоглядные дали,
Только Бога просили за всё их простить…
Клокотала вода, никого не щадила,
Забирала в пучину несчастных отцов.
И кидалась на судно с неистовой силой,
Предоставив погибшим надёжный покров…

Солнце рыжее расправило лучи, умостилось на постели.
Догорел огарочек свечи в доме, где курносики сопели.
Птицы вдруг замедлили полёт, и немного в небе дрейфовали.
Подошёл к концу старушек слёт, понесли домой свои печали.
Вспыхнув, зарево стрельнуло и погасло, солнце спряталось за гору.
И зверьё лесное промелькнуло, разбежалось по уютным норам.
Гладь реки покрылась огоньком, будто кто раскрасил красной краской.
Горы налились уже потом, и смотрели на воду с опаской.
Тишина окутала причал, наступило некое блаженство.
Началось начало всех начал, миру подарили совершенство.
Ночь спустилась, будто с неба, землю принакрыла покрывалом.
Может быль то или всё же небыль, ночь об этом рассказала…

Дождь льёт и льёт, когда ж конец, ведь от него совсем нет прока.
Он неприкаянных сердец хранитель был, и одиноких…
***
Он:
– Вот как всегда одно и тоже, не верит до сих пор словам.
– Сказал… она мне всех дороже, хожу за нею по пятам.
Она:
– Опять слова, слова, слова, ты покажи себя на деле.
– Ну, что я снова не права, мы разве этого хотели?
Он:
– Ну что сейчас скажи не так, я то и дело только каюсь.
– Попал однако я впросак, который день теперь уж маюсь.
Она:
– А ты не видишь… всё не так, и каждый день одно и тоже.
– Ты умный или всё ж дурак, всего-то на год и моложе.
Он:
– Ну вот опять, всё как всегда, всё начинается сначала.
– Давай расстанемся тогда, раз нет надёжного причала.
Она:
– Да, это лучший вариант, тебя я сразу раскусила.
– Какой ты право же педант, но в этом словно твоя сила.
***
А дождь всё лил, как из ведра… она прощенья не просила.
И он сидел на дождь глядя… вода печали уносила…

В квартире старенький диван, а по соседству кресло.
Стол, телевизор, патефон, для книг на полке место.
Содержится всё в чистоте и в комнате уютно,
Когда-то были в ней жильцы… но это уже смутно.
***
Диван вздохнул и заскучал, давно здесь очень тихо.
Хозяин, как- то ночевал, бока намял мне лихо.
Всю ночь крутился до утра, вставал, курил, ложился.
Наверно выгнала жена, тут пьяный очутился.
Давно в семье уж не лады, быть может разведутся.
Потом пойдут одни суды, упрёки ведь найдутся.
Никто сюда уж не придёт, лишь только одиночество.
Диван себе наговорил ещё одно пророчество.
А раньше было хорошо, семья садилась вместе.
Стихи читали, а ещё тихонько пели песни.
Включали старый патефон, пластинку заправляли,
Кружились вместе в унисон, и вместе танцевали.
***
Теперь щемящая тоска диван собой накрыла.
Никто не мнёт давно бока, он закусил удила.
Рассохлась понемногу спинка, какое ж это свинство.
Никто на нём уж не лежит и не творит бесчинства…

Сквозь ветви просочилось солнце,
Лаская с нежностью деревья.
Покинув вдруг своё кочевье,
Стремилось вниз уже, на донце.
Разлилось по траве и моху,
Скользнув обратно по стволам.
То здесь блестнуло, а то там,
Согрело белочку – пройдоху.
Коснулось бликами кустов:
Малины, розы, ежевики.
Услышало кукушек крики,
И стуки палкой грибников.
Перебежало на орешник,
Позолотило холм земли.
На нём толпились муравьи,
Возились и бежали в спешке.
Лес ожил и совсем проснулся,
На целый день ему заряд.
Деревья бодростью горят,
От сна ночного лес очнулся.

Однажды некий старичок гулял с собакой под дождём.
Он открывал над псиной зонт и прикрывал её плащом.
Собаку старичок кормил, ходил с авоськой в магазин.
А пёс его благодарил, ведь тоже был, как перст один.
Он согревал ему постель, ложился сразу под бочок.
И летом в зной, зимой в метель был не один тот старичок.
Старик недавно заболел, пёс чувствовал его тревогу.
Быть может что-то не то съел, врачи примчались на подмогу.
Сердечный приступ – вот вердикт и пёс бежал прям до больницы.
Он как-то внутрь теперь проник и рядом с ним хотел ложиться.
Нутром почуяв, что нельзя он умостился под кроватью.
Предчувствий пса душа полна, он сильный, но он тоже плачет.
На утро деда увезли, а пса на улицу погнали,
Но удержать всё ж не смогли, тогда они его связали.
И проводив пса за порог прикрыли слишком плотно дверь.
И он открыть её не смог, но прыгнул вдруг в окно… поверь.
А у врачей, конечно, шок, и слёзы были на глазах.
Палата, белый потолок, старик и пёс в его ногах.
Им не забыть немую боль, застывшую в глазах у пса.
И он с душою старика летел теперь на небеса…