Екатерина Тупова - Хранители времени

Проект был реализован в течение пяти лет и завершен к 2015 году бюро «Архитектура и культурная политика» во главе с архитектором Сергеем Гнедовским.

В проект входят здание музея с выставочным и конференц-залами, административными помещениями и фондом, пять гостевых домов деревни Моховое, здания обслуживающего персонала, центр приема посетителей с магазином и кафе.

Чтобы не отвлекать внимание зрителей от самого поля, архитектурный комплекс «убран» в ландшафт. Холм-курган белого камня, из которого выступает смотровая площадка, разведен в два здания, сходящиеся углами на импровизированной площади.

В 2016 году проект получил премию «Хрустальный Дедал» на фестивале «Зодчество», а в 2017 году стал номинантом премии «Приметы городов».

Я и мои коллеги по литературной экспедиции приехали сюда с этими вопросами, но место задало их звучанию новые интонации и подталкивало искать героев на острие предполагаемого конфликта, конфликта между организующим прошлым и организуемым настоящим.

Сувенирная лавка в центре приема была выбрана как стратегически важный пункт. Любой музейный магазин – сам по себе потенциальный герой рассказа. Память о месте уже переведена на язык коммерции – язык покупаемого и продающегося, но еще не утратила своей приятной ненужности. Копии сережек татарских княжен, чехлы для ноутбуков с музейной символикой и без, ряды витрин с неисчислимым количеством мелочевки. На Куликовом поле сувенирная лавка с самого входа транслирует посетителю идею разнообразия впечатлений, сочетания современности и древности в модной и приятной для глаза упаковке. Центр магазина – продавец.

«А вопросы не сложные?» – Голос у Александры негромкий, интонации мягкие, под стать ей самой. Она оглядывается, нет ли рядом посетителей? Но в лавке затишье: только что схлынула группа школьников, следующий экскурсионный автобус будет не раньше трех. Кроме меня и моей напарницы Арины – никого. «Нет, никаких каверзных вопросов не будет», – отвечаю я и чувствую, что лукавлю. Пытаюсь исправиться, сказать, как есть. Хотим узнать, как вы живете, кто вы. Вы лучше бы у экскурсоводов спросили, они интересней. Нет, интересно у вас. Александра понимающе кивает и улыбается. Стеснение.

Арина ставит диктофон, мы начинаем запись. Александра живет в селе Монастырщино. В музее работает третий год. Выбор здесь, говорит она, небольшой. В Монастырщино тоже есть музей, но там своих работников хватает.

– Я училась на продавца, мне нравится эта деятельность. Потом в Москве год работала. Потом замуж вышла и здесь устроилась. Когда устраивалась, очень волновалась. Даже мужа с собой взяла. А женщина, которая меня собеседовала, еще посмеялась: все с мужьями приходят. Конкурс был на это место, потому что зарплата хорошая. Но взяли.

Гордость.

– Там я как консультант просто работала, а здесь все мое, я за все отвечаю, интересно мне, люди интересные бывают. Вот, бывает, посмотришь, не скажешь, что богатый, а возьмет на 20 тысяч. А бывает, смотришь, весь из себя, и ничего не купит, или магнитик.

– Вещи какие необычные покупают? У нас покупают колокола, которые понимают, коллекционеры. Тарелки покупают, потому что это самое лучшее. Солдатики есть за 3 тысячи. Тоже приезжают покупают коллекционеры.

У Александры любимых вещей в магазине нет, но дома уже всего по чуть-чуть: магнитики, тарелки, ложечки. Покупает, если вещь приглянется. Из дорогого нравятся шкатулки за 8 тысяч и тарелки деревянные с позолотой за 8 тысяч. Их покупают в основном русские.

Однажды, рассказывает Александра, в магазин пришла бабушка, выбрала ложку за 120 рублей. Все присматривалась к ценнику. И вдруг закричит на весь магазин:

– Что она такая дорогая!? Серебряная, что ли!?

К ценам привыкла. Вообще, привыкать к магазину было легко, не то что в Москве. Больше года там пробыла и все не привыкла.

– Я бы не сказала, что там плохие люди. Но здесь роднее.

В школе историю не любила и не знала, где учиться и где работать. Признается, что первый раз попала на экспозицию через год после того, как устроилась. Нет, ничего не удивило. Теперь уже несколько раз была и сыну показывала.

– Но больше мы любим музейные праздники. В этому году Масленица красочная была. Конкурсы, праздники, русские народные песни пели.

Муж Александры тоже работает в музее, но не здесь, а в Монастырщино. О работе дома не говорят. Вообще, все в деревне работают в музее: кто экскурсоводом, кто охранником.

Ребенку Александры три года. В садик родители возят его в соседнюю деревню.

– Любит всякие железки, трактора. Кем будет? Не знаю, может, электриком каким .

И снова улыбка затаенной гордости и радости.

Частое слово в разговоре с Александрой – «привыкла». Так что же, может, есть место получше? О чем мечтаете? Что здесь не по сердцу? Допытываемся на разные лады. И на разные лады слышим ответ: да нет, хорошо здесь, привыкла. Лавочка наполняется группой иностранных туристов. Мы выключаем диктофон и прощаемся.

Выходим на улицу, садимся на скамейку, ту самую, с которой открывается вид на чистое поле – «первое ратное поле России». Да и нет здесь других видов. У нас на диктофоне, возможно, около часа русской души. Пытаюсь понять: поймали ли?

Вдруг вспоминаю беспамятность Платона Каратаева, его ускользающую от понимания притягательность. Круглое и мягкое. Ощущение это, навестив, быстро проходит. Но сейчас, дописывая этот текст, открываю «Войну и мир» и читаю: «Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит. Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: „родимая, березонька, и тошненько мне“, но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи». Может быть, думаю я, зря все эти вопросы. Ведь песни поют и любят все те же.