Сергей Нохрин - Попытка Реквиема

Брезентовые палатки, напичканные дешевой электроникой, словно часовые на посту охраняли невысокие смуглые люди с удивительно похожими лицами, которых несведущие горожане принимали за выходцев из Средней Азии. В действительности дело обстояло несколько иначе. Это были хазарейцы, представители небольшого племени, коренные жители загадочной страны, где немилосердно царит солнце, страны с тягостным названием – Афганистан. Себя они именовали – хазари. Еще пару лет назад они защищали социалистический лагерь, поддерживая оружием воинов-интернационалистов. Теперь у них не осталось ничего, кроме горького статуса – беженец. В один из дней, молчаливый как изваяние, коренастый мужчина по имени Фарид, заметив, как бесцеремонно, среди белого дня, в многолюдном месте совершается кража, не выдерживает. Вспыхнув как порох, сопровождая каждый жест, злой гортанной речью он помогает пешему патрулю задержать карманника. В жизни такой благородный жест нельзя оставлять без внимания. Мы подружились…

Теперь я частенько посещаю комнатушку в полупустой гостинке, где ютится бывший кабульский милиционер. Телевизор, диван, электрическая плита, вот, пожалуй, и все, что входит в понятие домашняя обстановка. К выцветшим обоям пришпилен глянцевый плакатик с близоруким битлом, позабытый прежними хозяевами. Фарид – мусульманин и гость для него это святое. Вечерами, в закопченном от времени походном казане томится рассыпчатый плов, наполняя каморку немыслимыми запахами курдючного сала, дымящегося мяса и специй. Тягучий прозрачный мед, горячие лепешки, завернутые в плотную цветастую ткань – всё необходимое для долгой неторопливой беседы. Халяльная пища. Массивная коричневая контрабандная таблетка с надписью «Made in Pakistan» аккуратно крошится лезвием узкого «пчака 14», плотная пыльца смешивается с табаком. Хозяин квартиры делает три глубоких затяжки, выдыхая-выплевывая сизый дым в открытую форточку, туда, где в морозном небе дремлют черепахи-облака. Глаза его подозрительно краснеют. Я еще не курю, но чтобы не обидеть хозяина пару раз прикладываюсь к бумажному мундштуку.

Мы ровесники, но за его спиной огромный опыт: сумятица затяжной войны, разрушенный кров, зверства талибов и как результат, бегство в чужую и холодную страну. Новые нравы, тяжеловесный и трудный для понимания русский язык. Иногда наши мирные диалоги переходят в яростные баталии, мы спорим до хрипоты, до тех пор, пока соседи не начинают барабанить в стену – «Дайте поспать, придурки!».

– Вот смотри – он проворно задирает штанину, показывая мне на ноге круглый застарелый шрам – Память от вас.

– От кого это Вас? – вскидываюсь я.

– От русских! Мы же для вас все одинаковые, все на одно лицо. Чурки, одним словом. Там в Кабуле, когда я был мальчишкой, русские разворовывали свою воинскую часть. Приезжали на БТР и продавали всё что можно. Доски, олифу, цемент, краску. Страшный по тем временам дефицит. Мы, ребятишки ждали команды старшего, затем по сигналу подбегали к колесам, и начинали все растаскивать в разные стороны. Рассчитываться забывали. Русские уезжали ни с чем. Однажды сержант обиделся и дал по земле очередь из автомата, меня зацепило. Русских хотели, убить, они очень быстро уехали.

Про второй шрам Фарид не рассказывает, но я и так знаю достаточно много. Спасибо словоохотливой гостиничной вахтерше. Второй шрам он заработал уже здесь, в Сибири. Вечером в трамвае подгулявшая «гопкомпания», решила «потрясти» заезжего азиата на деньги. Результат – ножевое ранение в живот и тоска реанимации.

– Пять! – для пущей убедительности он протягивает мне растопыренную пятерню – Пять раз, понимаешь? Пять раз на дню мы встаем на колени и благодарим своего Бога. Спасибо Аллах за новый день жизни, за то, что ты дал мне радость познать этот мир, спасибо за этот хлеб, и за этот плов. А, вы?

–А, что мы?

–Вы не благодарите. Вы только просите. Вы всегда говорите только: «Дай!».

От неожиданности я замолкаю. В Афганистане упокоилась душа моего лучшего друга, поэтому опасаясь взорваться, очень осторожно подбирая слова, я говорю:

–Бог он один, Фарид, и не важно, как ты к нему обращаешься…

Юношеский романтизм! Как же мало нужно для того, чтобы он улетучился безвозвратно, чтобы раз и навсегда понять, что жизнь это совсем не игра. Подобно мифической шагреневой коже с точностью до наоборот, профессия разрастается, становится частью тебя… Откуда я мог знать, тогда, полностью погруженный в повседневные заботы, что наука о преступном насилии 15(пусть даже молодая) уже существует, разрастаясь в теории.

«Бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая…». Пузатый желто-синий УАЗик надсадно завывает в темноте, поднимаясь с черепашьей скоростью в гору, вверх по обледеневшей трассе. Город сковал гололед. Асфальтовые дороги, ухоженные аллеи, узенькие тропинки, суетливость горожан, любые движения все находится в ледяном плену и эта вынужденная медлительность вдвойне досадна, потому, что кто-то с надеждой ждет твоей помощи. Кожаной перчаткой я с остервенением растираю небольшое замерзшее оконце автомобиля, в надежде хоть что-нибудь разглядеть в темноте. С момента вызова прошел почти час, но мы до сих пор плутаем, каждые десять минут я выбегаю на дорогу, пытаясь рассмотреть названия улиц при узком луче карманного фонарика. Время от времени автомобильная рация обиженно похрюкивает, простуженный эфир наводнен какими-то невообразимыми помехами. После долгих переговоров с дежурной частью ситуация наконец-то проясняется. Оказывается, нужно свернуть в небольшой лесок. Именно там, в глубине, вдали от общего жилого сектора, под лапами елей приютились три добротных домика, с многочисленными пристройками.

– Давай-ка налево, Володя!

– В кабинете у себя командовать будешь, Глеб Егорыч – неожиданно отзывается Вовка, смешливый и крепкий парень.

– Не время сейчас, отец! После, переговорим… – подхватываю я.

Чух-пых-чух-пых – вещает машина, и вдруг… водитель неожиданно меняется в лице. Визг тормозов заглушает притихший заснеженный лес. Увесистая кожаная папка, карманный фонарик летят куда-то под ноги под крепкое словцо. Вблизи автомобильных колес, на изрытом, искрящемся снегу, покрытом красными пятнами, вытянув руки вперёд, лежит человек, одетый в синий новый пуховик. Выйдя из машины, я замечаю, что пуховик этот растерзан в пух и прах, с боков свисают неопрятные клочья ваты. Мужчину окружают четыре фигуры, плечистые дядьки которые держат в руках в полной боевой готовности, лопаты и вилы. Чуть поодаль закутавшись в шубу и серую шаль, над огромной клетчатой сумкой хлопочет полная женщина. Такие сумки почему-то называют – «Мечта оккупанта». Нас встречают вздохом облегчения, люди спешат высказаться, мешая друг другу. Из торопливых фраз я потихоньку начинаю осознавать, складывать как мозаику, случившуюся ситуацию. Час назад, в одном из домов широко отмечали день рождения хозяйки. Застолье было прервано, когда кто-то, из гостей решив покурить на свежем воздухе, случайно заметил, как двое неизвестных взламывают стайку. Возникла пьяная стихийная погоня, один из жуликов благополучно сбежал, бросив сумку, второму же в это вечер не повезло…