Виктор Сиротин - Цепи свободы

Таким образом, кальвинизм поставил Христанство с ног на голову, ибо уже «спасённые» не нуждались в моральных качествах, прокламационно ведущих к этому. Выйдя на историческую арену, кальвинизм, с его потребительским мировосприятием, рационально-производственной ориентацией и моралью, позволяющей давать деньги в рост, – не только не создавал условий для появления святых, но догматически отвергал само понятие святости. Последняя, столь же принципиально не вписываясь в протестантский кодекс, костью в горле застревала в делах исповедников золотого тельца. Крен в пользу последнего увеличивался с каждым столетием.

Мартин Лютер

Лукас Кранах Старший. 1520 г.

Невозможность долее существовать в системе ценностей «феодального барокко» создала ножницы, коими были вырезаны немалые дыры в, казалось бы, нетленных духовных достояниях европейской цивилизации. Это утверждение может показаться странным, но лишь на первый взгляд. Поскольку, реализуя своё видение мира на основе дерзко заявивших о себе опытах в естествознании, науке и технике, «европейское человечество» в такой форме подошло к переоценке в первую очередь гуманитарных достижений прошлого, что было более чем закономерно.

Смена мировоззренческих и этических категорий следует после смены духовных, а не наоборот. Sturm und Drang во всех направлениях – вот как можно было охарактеризовать ренессансных пассионариев Европы. Именно в этот период укрепилась обозначившая себя парадигма развития европейской цивилизации, в которой гуманитарные пристрастия переплелись с «первобытным», по сути, глобальным потреблением. Наверное, со времён Адама и Евы человек не был столь дерзок, как в XV – XVI вв., ибо «древом познания» становился весь мир… Именно тогда тяжёлые галеры и галеасы уступили место более устойчивым и быстроходным парусным судам, большим по размеру и снабжённым тремя или даже четырьмя мачтами с прямым парусным вооружением. Последние, поистине, стали знаменем новых, пересекающих моря и океаны мировоззрений. Духовное зрение в одночасье уступило «навигационному мировосприятию». Вдруг, оказалось, что диапазон смирения человека во многом зависел от возможностей постижения мира. Как только они увеличились, так сразу забылись евангельские заповеди и просто моральные наставления. Хотя, и тогда находились праведники, без особой надежды на вразумление твердившие о том, что смысл пребывания на земле «венца творения» состоит в сотрудничистве с не им сотворённой данностью, в совершенствовании природы, в преумножении плодов её и целесообразном управлении в соответствии с её законами; то есть, – руководствуясь развитым сознанием и сообразным с вселенной мироощущением. Тому же (правда, с некоторым историческим опозданием и не в качестве праведника) учил английский философ Бэкон Веруламский: «natura vincitar parendo» ( «побеждай природу, подчиняясь ей» ).

Но по этому пути не пошло, ни возгордившееся своими множественными достижениями, а впоследствии заурбанизированное до мозга костей «европейское человечество», ни остальной мир, поверивший «на слово» германо-романской цивилизации. Время было упущено. Теперь идти по выбранному пути можно было, лишь глядя под ноги. По ходу этого пути природа могла видется лишь «окружающей средой». И чем дольше таковою виделась, тем скорее становилась таковою. Соблазнённый ли духовной или светской эрудицией, прельщённый ли материальными новшествами, покорённый ли материальной силой, но «остальной мир» послушно поплёлся на поводу присозданной «европейским человеком» «второй» или, что точнее, – «предметной реальности». При освоении природы исключив духовную осмысленность и сделав акцент на поэтапно-рационалистическом её покорении, – гордый собой Старый, а затем и Новый Свет избрали в перспективе наказуемый путь нещадной эксплуатации и искажения всего облика планеты (напомню, в христианской Европе, некогда отказавшейся от «варварского» поклонения природе, – в первую очередь наблюдаются наибольшее загрязнение «окружающей среды»…).

Допущенные «сверху» погрешности этического плана были не только подхвачены низами общества, но и увеличены за счёт их массового приятия.

Переоценка культурных ценностей с устойчивой тенденцией их снижения нашла союзника в лице деклассированных слоёв населения, черпавших свою энергию в массовом невежестве. Ориентируясь на интересы масс, лукавые «поводыри истории» создали предпосылки для бунта, рычагом которого стала классовая ненависть. Давно вызревавшее недоверие к «барской» этике перешло в отрицание «высоких материй», за чем последовал отказ от социальной иерархии и этических категорий «старого мира». После этого сравнительно легко прошла подмена их «этикой безжалостного идеализма» (С. А. Левицкий), которую символизировали иллюзорные категории «свободы», «равенства» и «братства». Недостижимость этих идеалов подтвердил палаш сменившей их революционной демократии, а уравняла разницу (чаще всего – на голову) в культуре и происхождении – гильотина Великой французской революции. «Вчерашние ножницы» обращены были в лезвия, методично равнявшие гения – с толпой, князей и герцогов – с кучерами, кухарок и угольщиков – с политиками, творцов – с разрушителями.

Политические издержки революции, приведя к демократическому хаосу, более чем закономерно сменили имперские амбиции Наполеона I. Но, жёстко войдя во власть, он всё же успел создать свой знаменитый Кодекс Наполеона (Code Napol’eon), который объективировал гражданские права и изменил принципы развития политической жизни Европы. Взятый на вооружение европейскими странами, Северной Америкой и внедрённый в колониях, – «Кодекс» этот придал мировой истории новые, мощные импульсы развития. Но, как издавна повелось, и здесь «змея» цивизизационной эвольвенты сыграла свою зловещую роль.

При усилении структуры власти были мировоззренчески сформированы, идеологически обоснованы, исторически заявлены и политически реализованы агрессивные амбиции Запада, который, никого не спросясь, взвалил на себя бремя остального человечества. «Молнии» Великой французской революции отсверкали своё, но «громы» её продолжали рокотать на протяжении всего столетия! Их «эхо», прогремев во Франции злосчастной революцией 1870 г., – тут же отдалась поражением (провозглашённой) Республики от Империи (Германии в 1871 г.), после чего в уставшей от бунтов Европе наступила относительная «тишь и благодать». Массовой культуры ещё не было, но «человек с улицы» (Джон Миль), подбоченясь, уже готов был заявить о правах на своюэтику.