Ирина Марыкова - Сказания дальних земель. Чудеса повсюду, стоит в них поверить

Налив две кружки кофе и прихватив коробку с печеньем, я вернулся на веранду к старику. Тот кивнул, когда я поставил перед ним дымящийся напиток.

– Что случилось с вашим хлебом и с… Флорет? – осторожно спросил я. – Лучшего хлеба я не пробовал никогда и нигде!

Старик выпустил кольцо дыма:

– Она потеряла себя и разучилась любить.

– Где она сейчас?

– Ушла возвращать себе себя. Я посоветовал ей идти собирать осколки своего сердца и вновь учиться любить – у реки, у земли, у неба.

И видя, что я не понимаю его метафор, старик пояснил:

– Раз ты пробовал её хлеб, то знаешь, что он никогда не черствел. Посмотри вокруг – все цветы завяли. А хлеб, который, раньше оставался свежим не день и два, а при необходимости и месяцы, теперь черствеет чуть ли не сразу, как его вынут из печи, – старик выпустил несколько дымных колечек. – Банальная история, сынок. Она влюбилась и отдала всю себя до последней капли. А когда он ушел, бросив её с разбитым сердцем, в ней не осталось любви – не то, что к миру, но и к себе.

– Бедная Флорет, – пробормотал я.

Старик же издал смешок, чем весьма удивил меня.

– Ага, а парень – негодяй. – Он покачал головой. – Вовсе нет, сынок. В жизни случается много всего, от чего сердце может превратиться в безводную пустыню. Я потерял любимую жену, мне хотелось умереть вместе с ней, но маленькая Флорет осталась бы одна. Я не закрыл своё сердце и когда стал инвалидом, хотя все предпосылки озлобиться у меня были, уж поверьте, молодой человек. Я не делю мир на чёрное и белое, чему и пытался обучить свою дочь, передавая пекарские секреты, показывая, что и муку можно смешивать и получать интересные вкусовые сочетания. Я продолжаю любить эту жизнь, рассветы и закаты, встречаю каждый день радостным ожиданием, хотя полгорода сердится из-за чёрствого хлеба, и пекарню, возможно, вообще придется закрыть. И это не просто слова, ради хвастовства, сынок. Помоги-ка мне, проводи на кухню, я испеку тебе хлеб, который можно сотворить только с сердцем, в котором живёт любовь.

И он испёк, честное слово! Потрясающий хлеб! Я забрал его с собой, когда вечером со сжимающимся от беспокойства сердцем покидал городок. Было жаль оставлять едва передвигающегося старика одного. Где пропадала его дочь, было никому не известно. Но старик был совершенно спокоен и относительно себя, и относительно дочери.

– Она вернётся, когда придёт время. А за меня не волнуйся, сынок.

Я волновался. Не выходила эта история у меня из головы. Поэтому спустя несколько месяца ноги сами привели меня обратно.

Всё мое существо запело, когда мой нос вдохнул воздух, насквозь пропитанный ароматом хлеба, сдобы, бриошей и круассанов. Мои вкусовые рецепторы торопили меня: «скорее, скорее, мы соскучились по настоящему празднику». И это был праздник! Я едва ли не бежал, ведомый запахом.

И вот знакомая буланжери. Она работала! Входная дверь открывалась и закрывалась, выпуская довольных покупателей с коробками и бумажными пакетами в руках, источавшими умопомрачительный запах. На террасе все столики были заняты. Цветы буйствовали на подоконниках. В общем, жизнь кипела, чему я был несказанно рад. Ещё больше я обрадовался, разглядев за одним из столиков знакомого старика.

Немного помедлив, я подошел к нему и бодро поздоровался.

– Садись, садись, – кивнул мне старик. – Я знал, что ты непременно заглянешь к нам снова.

Оказывается, он помнил меня и все подробности моего последнего визита.

Старик налил мне кофе и предложил круассан. Как же я соскучился по этой выпечке!

– Она вернулась?!

– Ну я же тебе говорил, – старик раскурил трубку.

– Я очень рад! Но, – я медлил, подбирая слова: – Как? Ей удалось снова обрести любовь?

– Могу лишь рассказать то, что поведала она мне сама.

Я попросил старика, и он, пряча улыбку в усах, сообщил мне следующее.

Когда отец практически выгнал Флорет из дома, велев ей возвращать себя, она бродила по местной округе, спускалась к реке, поднималась на холмы, наблюдала закат и восход солнца. К вечеру третьего дня она ничком легла в траву и подумала о том, что совершенно не понимает, как жить дальше. Она потеряла любимого, лишилась своего дара, и лучше ей просто предаться забвению в этой траве на вечной земле.

Слёзы уже перестали сочиться из ее глаз. Она лежала в полузабытьи, и последние лучи заходящего солнца едва касались её кожи.

Она решила, что здесь найдет свой конец, но вдруг ощутила какой-то толчок в живот. Потом ещё и ещё. Толчки становились сильнее. И Флорет вдруг поняла, что, вероятно, они были сразу, просто она их не чувствовала, предаваясь своему страданию.

Девушка переместилась чуть дальше, но толчки продолжались и в другом месте.

«Земля. Это она, – подумала Флорет. – Сильная. Мощная. Плодородная. Рождающая. И забирающая».

Трава, плоды, реки… Из глубины родился крик, рык и выдох:

– Матушка! Возьми у меня эту боль!

Флорет кричала и ей казалось, что тело непременно должно разорваться на тысячи мелких осколков. Но прошел миг, ещё один и ещё, и крик перешёл в звенящую тишину, нарушаемую лишь ночными цикадами.

Она перевернулась на спину и смотрела в тёмное, бесконечное, пронизанное звёздами, мудрое небо.

А под собой ощущала невероятную мощь Земли. Той, что питает, той, что рождает, той, что сжигает, перерабатывает и возвращает новыми всходами.

Той, что любит тотально и безусловно каждое своё дитя.

Флорет ощущала себя в колыбели, в теплых ласковых руках матери, её качало и убаюкивало, и она не заметила, как уснула. Пробудившись, от нежного прикосновения утреннего солнца, Флорет почувствовала, что в её сердце проснулся, ожил, повернулся к свету росток.

Ещё несколько дней, а может, и недель, она бродила по окрестным полям и лесам, давая возможность этому ростку окрепнуть. Каждый день она общалась с Землей, прося её благословения и вознося благодарности.

Когда девушка вернулась в город, отец с удовлетворением отметил тихое умиротворение в её глазах и улыбке. И самый простой хлеб, испечённый Флорет в день её возвращения, оказался вкуснейшим их всех приготовленных ею ранее.

Дослушав рассказ, я был преисполнен желания увидеть Флорет. Мне хотелось ощутить изменения, которые произошли в девушке, по словам её отца.

Поблагодарив за кофе, я прошёл внутрь пекарни, источающей невероятные, дивные, чудеснейшие ароматы.

Внутри были покупатели: навстречу мне шел розовощекий мастеровой, уминавший свежайшую сдобу.

Я узнал его и кивнул.

– Лучшая в мире! – провозгласил он вместо приветствия.

У прилавка стояли женщина с мальчиком, две девочки-подростка и пожилая пара.

– Вот, пожалуйста, бриоши, как и просили, – услышал я приятный низкий женский голос.