Анастасия Полярная - Подранок

Новую учительницу рисования звали Ольга Герасимовна. Она была лет сорока с небольшим, высокого роста, заметная фигурой, выделявшейся своими формами, круглолицая, черноглазая, с длинными смоляными волосами, которые либо забирала в пучок, либо собирала в хвост. Одевалась она довольно ярко, но со вкусом, обычно предпочитая вязаные свитера и широкие клетчатые юбки; умеренно красилась и носила бусы.

От детей трудно что-то утаить, и в Костином классе все скоро узнали, что от новой учительницы недавно ушёл муж и она с дочкой-старшеклассницей, прыщавой и вредной, переехала из другого района Москвы и устроилась в их школу на место недавно уволившегося учителя.

На первом же уроке Коновалова начала командовать громким зычным голосом, будто преподавала не рисование, а военную подготовку: «Так, все сели по местам! Руки на парты! Закрыли рты! Что за разговоры! Мальчики на третьей парте, я вас сейчас рассажу! Так, тема нашего урока – зимний пейзаж. Я сказала: мальчики! Приступаем к работе… А кто разрешил ходить по классу?»

– Антон Вячеславович, прежний учитель, всегда разрешал, – сказал Костя. – Я за водой.

– Сейчас нет Антона Вячеславовича. Сейчас вы должны слушаться меня, – на слове «меня» она сделала акцент. – Зачем тебе вода, если ты ещё не нарисовал карандашом?

– Вода мне необходима. Я так рисую, по-своему, – ответил Костя и взглянул на учительницу в упор.

Их взгляды встретились. Коновалова хотела возразить, но, секунду подумав, уступила с нескрываемой иронией:

– Ну, хорошо, посмотрим, что у тебя получится.

В конце урока учительница с удивлением рассматривала его рисунок.

– Живописно, – сказала она и в нижнем углу альбомного листа поставила размашистую «пятёрку». – Ты где-то учился?

Школьник помотал головой:

– Нигде. Я сам.

На следующем уроке Ольга Герасимовна уже ничего не говорила Косте: он мог ходить по классу, точить карандаши, наливать воду и чувствовал себя свободно, но к другим ученикам это не относилось.

– Ходить без разрешения можно только Косте: он хорошо рисует, лучше вас всех. А ты, Петров, куда направился?

– Я только дать Васе ластик… – смущённо оправдывался полный веснушчатый мальчик, остановившись в растерянности возле своей парты.

– Ластик надо носить свой. Сядь на место и продолжай работу.

– Только дам ему ластик…

– А ты спросил разрешения?

– Ольга Герасимовна, разрешите, пожалуйста, одолжить Васе резинку? – запинаясь, проговорил школьник.

– Какую ещё резинку?

На задних партах послышались смешки.

– Он имел в виду жевательную! А вы что подумали? – крикнул Костя.

Класс грохнул.

Учительница многозначительно молчала, демонстративно пытаясь одним своим взглядом удержать дисциплину, и вдруг изменилась в лице:

– Лазарев! Я сказала: Лазарев! Что за самовольничанье?! – закричала она на Костю, увидев, что он встал, подошёл к парте одноклассника и положил на её край свой ластик. – Немедленно забери назад то, что ты положил, и марш на место!

– Ольга Герасимовна, время идёт: скоро урок закончится! Как он будет рисовать без ластика? Не всё ли вам равно, где он его взял? – хрипловатым ломающимся голосом выдал Костя.

– Ах так, Лазарев, ты мне дерзишь? – Коновалова выдержала паузу, глядя на него из-под густых бровей своими большими чёрными глазами. На её лице обозначились морщины, а тёмный мысик волос, выделявшийся посередине лба, стал ещё более заметным.

– Хватит командовать, Ольга Герасимовна! Что вы на нас свою власть испытываете?

– Что? Что ты сказал?! – опешила учительница.

Класс замер.

– То, что вам не хватает коммуникабельности!

– Что-о?

– Кабельности! Кабельного телика! – закричали школьники и дружно загоготали. Лицо учительницы сделалось пунцовым.

– Покинь класс, Лазарев! – приказала она.

Костя молчал, не двигаясь с места.

– Если вы не уйдёте, Лазарев, то уйду я, – сказала учительница.

– Ну и пусть уходит, – раздалось с задней парты.

– Это кто сказал? – Коновалова обводила взглядом учеников.

– Это неважно… – сказал Костя и вышел из класса.

Урок был сорван.

Нетривиальность Коноваловой Костя уловил на первом же её занятии. Во-первых, она говорила в классе отрывисто и нервно, как будто пытаясь скрыть внутреннюю неуверенность и скорее упорядочить себя, нежели учеников; во-вторых, Ольга Герасимовна, обращалась со школьниками, как со взрослыми, в отличие от других учителей, и таким образом выстраивала свою линию поведения, внешне схожую, по сути же – прямо противоположную всем основным правилам педагогической этики. Она пыталась манипулировать подростками с помощью интонаций, жестов, взглядов, периодически обращаясь то на «ты», то на «вы» к тому или иному ученику, заставляя их домысливать то, что другие учителя им давали понять более простыми способами.

«Она как будто играет с нами, и я понял её игру и решил принять вызов. Она играет с детьми – по взрослым правилам. Это нечестно. Но она не рассчитала, не учла, что среди них может быть „нестандарт“. И этот „нестандарт“ всё испортит. Тот, кто её раскусит… и сыграет с ней в эту же, придуманную ею, игру… Нет, она не учительница. Для этой профессии она слишком эмоциональна. Она переносит личное в работу. Так обращаться ещё можно со взрослыми, с детьми – это жестоко», – думал Костя. Делала она это сознательно или нет, он не знал, но склонялся к тому, что скорее всего такое поведение Коноваловой носило неосознанный характер.

Сложные, противоречивые чувства вызывала в нём эта учительница. Лазарева раздражало то, что она подчёркнуто демонстрировала свою власть в классе. И хотя она избрала его своим «любимчиком» и это внутренне льстило Косте, в чём он ни за что не признавался даже самому себе, в угоду справедливости он предпочитал пожертвовать привилегированным положением на уроках рисования и обходился с Коноваловой намеренно дерзко, зная, что ему за это ничего не будет.