Анастасия Полярная - Подранок

– У вас не занято, молодой человек? – спросила равнодушным тоном красотка. И Костя почувствовал тоску и усталость в её голосе. Такую же тоску, какой страдал сам. Заговорил он первым:

– Что вам понравилось здесь?

– Да я не разбираюсь во всех этих стилях, направлениях, знаете ли, – ответила женщина приветливо, спокойным и чуть слащавым, как ему показалось, голосом. – Но картины одной художницы зацепили, как-то больше запомнились, что ли. У неё сложная такая фамилия… А картины – очень проникновенные. Вот два дерева, например…

– Просто на них можно смотреть, не отрываясь. Нана Манджгаладзе! – подсказал Костя. – Я открыл её для себя сегодня. Знаете, мне показалось, что её творчество – свежая струя в современной живописи.

– Да-да, как я вас понимаю… – кивала собеседница, – Вы, наверное, критик или… как это называется? искусствовед? Вы искусствовед, да? Вас так интересно слушать! – говорила она, заглядывая ему в глаза своими зелёными, с поволокой, раскосыми глазами, восхищённо и призывно.

Так они проговорили, не вставая с места, не замечая хода времени, до тех пор, пока пузатые охранники в форменной одежде не попросили их покинуть помещение закрывающегося выставочного зала.

Костя предложил прокатиться до Арбата, и Августа охотно согласилась. Они доехали до Смоленской, потом долго гуляли по ночному Арбату, а потом допоздна сидели в каком-то ресторанчике – уходить не хотелось: оба чувствовали удивительную лёгкость в общении и необыкновенное взаимопонимание, как будто давно были знакомы. Глубоко за полночь Костя отвёз свою новую знакомую до дома, вернее, до двери подъезда типовой московской многоэтажки.

С того дня они начали встречаться. «Она понимает меня. С такой женщиной можно строить реальные отношения», – думал Костя.

Он рассказал ей о Севере. О том Севере, куда можно уехать и не вернуться – остаться там навсегда ; где можно заблудиться, но не пропасть, а себя обрести; где можно бродить бесконечно, постоянно находя что-то и самосовершенствуясь; где тебя всегда примут и согреют теплотой души, а в лесной избушке будут лежать хлеб, поленья и спички, чтобы растопить печь. О Севере – крае бесконечной людской доброты, щедрости и могущества, разлитого в первозданной, местами ещё не тронутой цивилизацией природе, где чище и прозрачнее вода в реках, как сердца людей и их помыслы, где проще отличить правду от лжи, истинное и ценное от ненастоящего; где не нужно притворяться и надевать на лицо маску с фальшивой улыбкой; где в заповедной северной глуши ещё живы люди, хранящие сакральные знания своих очень далёких предков, – русские волхвы, которые чувствуют силу Природы и обладают особым даром врачевания тела и души. Этот край – честен и чист. Будь сам честным и живи по его законам – и, если выдержишь, Север щедро наградит тебя: здесь ты найдёшь себя и обретёшь душевный покой.

– При любой возможности я еду на Север. Осенью удаётся урвать для охоты две-три недели. И уж обязательно провожу там лето: рыбачу, пишу пейзажи, просто живу среди Природы – болот, лесов, не оскудевших душами людей… Север – это моя вера и моё спасение . Даже в самом слове « Север » мне слышится что-то священное. Этот край исцеляет душу. Там проходит лучшая часть моей жизни.

Августа долго и восхищённо его слушала, а потом, ловя его взгляд загоревшимися глазами, сказала:

– Я поеду с тобой на Север. Возьмёшь?

Последний паром из Козьмино давно ушёл. Оставалось добираться через Коряжму: по понтонной переправе, установленной на Вычегде до ледостава, а затем – незнакомой лесной дорогой. Где-то в девятом часу Костя дошёл до переправы. Постоял, поговорил с мужиком-наладчиком. Попуток не было. Может, и догонит какой запоздалый лесовоз, хотя навряд ли… И, не раздумывая, он пошёл пешком.

Перед ним расстилалась осенняя северная ночь. Широкая река, огни… Рассыпана звёздная сеть над головой, которая только-только начинала проступать на ещё светлом небе. Под ногами с глухим звуком вибрировали понтоны, ударяясь один о другой, то и дело слышался всплеск воды: прыгала щука.

Костя дошёл до середины. Где-то высоко в небе проступала сквозь нависшие облака луна. Он остановился, уловил взглядом движение воды, её плотный сиреневый цвет. И в речном пространстве, в пенных барашках вычегодских волн, угадывался седовласый профессор, смеющийся, зазывающий на поединок. Как было бы просто сейчас…

Костя упёрся руками в пояс, расставив локти, куртка его натянулась. Как было бы просто принять этот вызов… Рвануть через запрет, преодолеть барьер, как на скачках, за ограждение, за перила!.. И решить этот поединок с седым демоном, с демагогом, носящем имя победителя. Он уже был готов – на лице напряглись мускулы, морщина, разбивавшая лоб надвое, углубилась… Мысль опередила его: ради чего? Дать такую слабину, совершить глупый, никчёмный поступок?! Ведь это – не честный бой с барсом, а он – не Мцыри. Что же он должен сделать? Пройти. Просто пройти пешком эти двадцать километров до заветного северного города, отрезанного от всего мира, в который трудно попасть, но который ещё труднее покинуть, если вообще возможно… Далеко, темно, он измотан. Но он должен пройти, и ему полегчает.

И Костя уверенно зашагал дальше, больше не раздумывая и не оглядываясь на реку. Сигареты кончились. Они спасали, спасали от всего, как спасают зэков, заменяя недостающее. Как бы сейчас они ему пригодились! В кармане впивался в тело светодиодный спелеологический фонарик, в руке зажата полуторалитровая пластиковая бутылка с минеральной водой местного розлива. А в голове вертелся «Английский романс» Кукольника: