Виктор Дьяков - Никто не хотел воевать

– Ладно, Оксана, хватит, я и сама в курсе, какая у меня жизнь. А у тебя, что лучше? Мужа уже и забыла когда бросила и даже, где похоронен не знаешь. Сын у тебя весь больной, дочь, то ли замужем, то ли нет, не расписанная с мужиком живет. Ты Оксана не меня, себя сначала пожалей! – Мать говорила достаточно громко, словно забыв, что в соседней комнате ее может услышать сын, то ли специально для того, чтобы обязательно услышал.

За дверью вновь воцарилась тишина. Леонид подумал, что сейчас дверь с силой отворится и оттуда выбежит с перекошенным от злости лицом, тетка. Но этого не произошло, а послышался уже извиняющийся голос матери:

– Оксана, прости… сама не знаю, что это на меня нашло. Мы же обе с тобой несчастны, каждая по-своему. Чего же нам делить-то? Прости ты меня за язык мой…

Не сразу ответила тетка, видимо сама себя успокаивала:

– Ладно, Галь, чего уж… и ты прости меня, если чем обидела.

Сестры довольно быстро примирились, и по звуку материнских всхлипываний Леонид определил, что более сентиментальная мать рыдает на груди куда менее эмоциональной старшей сестры. Но, видимо, поплакаться вволю тетка матери не дала – она твердо вела свою линию:

– Ну, так что, будешь Валерке звонить?

Мать еще повсхлипывала, потом успокоилась, высморкалась и заговорила:

– Сейчас не могу. С духом собраться надо, продумать, что говорить. Завтра позвоню.

– Только не затягивай. Как переговоришь, мне отзвонись. А там думать будем. О, господи, мало у нас проблем, еще привалило. Хоть бы их там всех поразрывало, и тех и этих, а более всего того желаю Януковичу. Вот же гад, наворовал и убежал как заяц. Видела, показывали по телевизору, как он ворованное вертолетами вывозил? Вертолеты еле от земли отрывались. Золото, наверное, вывозил, или доллары в тюках. Все из-за него. Если бы не убежал, ничего бы не случилось, и Крым бы москали не захватили, и в Донбассе никакой войны бы не было. Всех этих Губаревых бы не было, и дом наш цел бы был, и с мамой все бы в порядке было. И я ведь тоже за этого гада голосовала! – в голосе тетки сквозила откровенная ненависть.

– Да чего сейчас о том говорить. Бог его за все накажет. Вот только не могу понять, за что он нас с тобой наказывает, да еще на старости лет, – по голосу матери казалось, что она вот-вот заплачет.

Звонить Валере, то есть Валерию Григорьевичу Чмутову, генерал-майору Вооруженных Сил Украины… Галине Тарасовне действительно для этого нужно было собраться с духом. Она знала, что Валера недавно овдовел, его дети, сын и дочь, выросли и живут своей жизнью и он сейчас фактически один. Нет, Галина Тарасовна даже не думала хоть в какой-то степени возродить давно ушедшее. Да и о каких чувствах можно говорить людям на шестом десятке прожитых врозь лет. Но Галина Тарасовна понимала – сестра права. Скорее всего мог владеть информацией о том, что случилось с их родным поселком именно человек, сидящий в штабе ВС Украины, тем более генерал, для которого тот поселок тоже являлся родным…

Стефания Петровна Подлесная, хоть и являлась шахтерской вдовой, но по натуре как была с рождения, так и оставалась до старости типичной украинской крестьянкой. И никогда бы не перебрались они с мужем из полтавского села, если бы не голод. Да-да, советская власть умудрялась организовать периодический голод не только в засушливом Поволжье, но и на благодатной Украине. А Донбасс манил прежде всего тем, что там шахтеров относительно неплохо снабжали продовольствием, и такой парадокс, когда в одной стране в рядом расположенных областях мог в одних царить голод, а в других вполне приемлемое продовольственное снабжение – это в сталинское время считалось вполне естественным. Тем более, тогда в начале пятидесятых, казалось, что той эпохи не будет конца, когда рабочие в городах и поселках жили в разы лучше, чем селяне. Знать бы, что Сталин скоро умрет и в украинских селах жизнь наладится. Конечно, не поехали бы тогда молодые супруги Подлесные в этот поселок под Донецк. Но кто ж мог предвидеть, что выходцы с Украины на целых тридцать лет Кремль захватят, и про свою малую родину не забудут – дадут ей, наконец, пожить относительно сытно, особенно на фоне плохо снабжаемых российских областей.

Не понравилось Стефании в шахтерском поселке, где их поселили сначала в бараке, потом выделили частный дом с огородом. Но муж на шахте стал прилично зарабатывать, снабжение продуктами тоже было неплохое. Родилась одна дочь, потом вторая и вроде бы все пошло на лад, но в 1962 году, мужа вместе с бригадой завалило прямо в забое, и Стефания осталась одна с двумя маленькими дочерьми на руках.

В первую очередь не нравилось Стефании даже не бытовые условия, а то, что в поселке проживало много русских, или как она их презрительно называла, кацапов. Чем же украинской крестьянке могли не нравится те кацапы, большинство из которых тоже имели крестьянские корни? Возможно, тем, что украинские крестьяне, в отличие от российских не имели за плечами «наследства» в виде трехсот лет крепостного рабства. На Украине таковое не просуществовало и ста лет. Вроде бы мелочь, но неодинаковый «рабский стаж» давал о себе знать в различной ментальности вроде бы родственных народов – украинцы, в среднем, были куда более хозяйственные и домовитые. И еще одно, что в корне отличало большинство русских и украинцев, вышедших из крестьянской среды…

В России повсеместно с крепостных времен имела место сильная община, этакая форма общественной взаимопомощи, которая с одной стороны помогала управлять крепостными, с другой в ее функции входило осуществление помощи слабым крестьянским хозяйствам, за счет сильных, так называемая «помочь». Вот этой «помочи» на Украине не было никогда. Здесь крестьяне привыкли из поколение в поколение надеяться только на себя, в отличие от своих русских «коллег». С того-то и не могла понять Стефания Петровна, что ее русские соседи постоянно на кого-то надеются, на Совет, Местком, Партком, Государство… ждут от них «помочи», привычку к которой зародилась еще у их далеких предков и прочно вросла в их ментальность. Стефания в основном надеялась на то, что втихаря воровала и приносила со своей столовки, да на свои руки и небольшой огород у дома, с которого она снимала такие урожаи, о которых ждущие «помочи» соседи могли только мечтать. Впрочем, выбивая из госструктур социальную «помочь», те же соседи как бы опровергали девиз: кто не работает – тот не ест. Они жили материально не хуже вдовы Подлесной с ее дочерьми, не потому что хорошо работали, а потому что лучше приспособились к советской действительности.

Когда в 1971 году старшая дочь Оксана уехала учиться в Винницу, младшая, Галя, перешла в восьмой класс. Училась она, так же как и Оксана, в основном на тройки, но в отличие от старшей сестры не имела, ни активистских наклонностей, ни пробивного характера. Возможно, потому Стефания Петровна и любила больше младшую дочь, и та отвечала взаимностью. Галя почти всегда мать слушала и не перечила ей. Стефания Петровна, поняв, что Оксана – отрезанный ломоть, собиралась и дом, и хозяйство передать именно Гале, чтобы при ней и дожить свой век. После восьмого класса именно по совету матери Галя не пошла как сестра в свое время в девятый, а поступила в техникум в Донецке, учится на маркшейдера. Стефания Петровна так говорила: