Алексей Уманский - Легко видеть

Однажды он без всякой задней мысли остановился рядом с сидевшей за столом Верой и вдруг, повинуясь какому-то импульсу, полученному извне, наклонился и припал лицом к ее пышным светлым естественно вьющимся волосам. Михаил мог лишь твердо поручиться, что это не было с его стороны озорством. Вера дрогнула, но не отстранилась. В следующий миг ладони Михаила уже охватывали обе ее груди. И снова она не отстранилась. —«Допустила!» – с радостным изумлением подумал он, вспомнив о данном ею еще при Милке зароке. И уже не думая о последствиях, Михаил повернул руками ее голову к себе и стал целовать губы, щеки, а когда оторвался наконец от Вериного лица, увидел ее недоверчивый, но радостный взгляд. Значит, ей самой хотелось этого, иначе как это можно было понимать? Признаться, Михаилу и самому в это не верилось. Но, словно стремясь сокрушить в нем последние сомнения, Вера в свою очередь обняла и притянула его к себе, чтобы целовать, целовать самой, а не только отвечать на его поцелуи. Очень скоро Михаил убедился, что в ласках для него не существует никаких запретов. Вера была готова пойти на все.

Они довольно часто оставались в комнате одни. Правда, туда в любую минуту могло войти начальство или кто-то из посторонних, но прежде чем открывавший дверь мог увидеть, чем они занимались, он успевал выхватить руки из разреза Вериного платья, как бы глубоко она ни была бы погружена, и немного отстраниться, делая вид, что наклонился затем, чтобы объяснить ей какое-то место в бумагах. Вскоре он уже знал, какие ласки и в каких местах сильней всего возбуждают Веру. При всей своей пуританской воспитанности она не хотела или не находила сил препятствовать ему в чем-нибудь. Она не утратила прежних убеждений, просто дождавшаяся отклика долго скрываемая любовь подняла и пронесла ее над догмами и предрассудками. В ее душе открылся новый счет ценностям жизни. Она заждалась его, но вот он начал делать то, что ей нравилось, к чему давно тянулось все ее существо. Запретные игры продолжались изо дня в день, нередко подолгу – и не надоедали ни ему, ни ей. И все-таки они уже начали мучить их своей незавершенностью. Надо было что-то предпринимать, тем более, что Вера мучилась не только отсутствием разрядки, но и ночными угрызениями совести. Михаил чувствовал, что пока его не было рядом с ней, она упрекала и казнила себя. Об этом ему регулярно из утра в утро красноречиво говорили Верины взгляды, отчуждающие и отчужденные, пока он своими ласками и поцелуями не растапливал их. Ее созревшая в одинокой постели готовность к сопротивлению отступала неизвестно куда, и снова она сладко изнемогала в его руках с тем, чтобы следующей ночью вновь ненавидеть себя и свою слабость и решить расстаться с тем, кто давал ей желанные наслаждения, но не любил, как любила она.

В отличие от Милки у Михаила не было друзей – композиторов со свободными сексуальными взглядами и просторными квартирами. И в свою комнату в коммунальной квартире провести Веру незамеченной даже тогда, когда Лена и Анюта отсутствовали дома, было совершено невозможно. А уж Вера и подавно не могла пригласить Михаила к себе домой, где родители могли бы благосклонно встретить разве что официального жениха, но отнюдь не женатого претендента на их дочь, не имеющего никакой охоты на ней жениться.

Оставалось одно – их комната на работе. Оба признали, что другой возможности сблизиться у них нет и не будет. В тот вечер они решили идти до конца. После окончания рабочего дня Вера осталась сидеть в комнате как обычно в те дни, когда ей надо было ехать на занятия в вечерний институт, а Михаил вышел на время, дабы создать видимость Вериного одиночества. Минут через пятнадцать он вернулся и убедился, что предпринял маневр не напрасно. Вера сказала, что начальник отдела заглядывал сюда. Но, очевидно, его встретил спокойный взгляд обложившейся конспектами Веры, и начальник, не найдя ничего предосудительного, ушел. Вера снова осталась одна. Что она успела передумать за тот десяток минут, пока дожидалась Михаила, он мог только гадать. Страх перед неизвестностью, лихорадка в ожидании утраты того, чем так дорожила вопреки современным взглядам на любовь и секс и что так целеустремленно хотела отдать в дар законному мужу, мысли о том, как любовь все повернула в ней по-своему и заставила признать совсем другой закон.

Дверь уже была заперта. После первых поцелуев Вера чуть-чуть успокоилась, но потом снова взволнованно зашептала: «Милый, меня очень добивался один знакомый…Он очень хотел…И однажды даже попробовал коснуться меня…там…Может быть, там что-то чуть-чуть и лопнуло… Но знай, верь мне, – он не был ТАМ!»…Михаил мгновенно представил всю сцену, как Вера была притиснута в угол кушетки все-таки распалившим ее, но не любимым ухажером, который обхаживал ее прелести, задрал юбку и даже сумел стащить трусы, но когда он начал слепо тыкаться в глухую промежность, Вера опомнилась и не допустила.

О чем ты, Верочка? – шепнул ей на ухо. – Чище тебя разве можно кого-то представить?!

И еще он подумал, что она сказала ему те слова, которые собиралась сказать мужу во время первого сближения с ним. Но он был не ее муж и таковым быть ей не мог и не собирался, о чем она хорошо знала заранее. И вот теперь ему, не очень даже влюбленному, передавались все атрибуты власти над ее женским естеством. Не зря ли? Разве для свидания в такой убогой канцелярской обстановке, в какой Вере предстояло лишиться девственности, предназначалось ее интимное признание?

Михаил расстегнул брюки, и они сползли вниз. Вера сняла трусы, и Михаил усадил ее перед собой на стол, подставив по сторонам два стула Вере для опоры ног. Взгляду Михаила открылось то, что он вот уже в течение нескольких недель ежедневно кроме выходных познавал и обласкивал рукою.

Он сделал небольшой шаг и приблизился вплотную. Плева поддалась не сразу, но он навалился сильней и рывком вошел в глубину. Хлынула кровь. Михаил немного отпрянул, но тут же снова вошел. Соединение было не долгим. Михаил не получил никаких оснований надеяться на то, что Вера запомнила об этом событии что-то кроме боли. Да и ему с взведенными нервами было далеко не так хорошо, как с женой. Пожалуй, Вера была близка к обмороку, но стоически от него удержалась. Михаил помог ей справиться с вытиранием, затем занялся собой. Одежда не пострадала. Формально все как будто прошло успешно – они соединились, преодолели девство, сбереженное до возраста двадцати шести лет (может, будущий муж и рад будет, что ему не придется взламывать это самому), к тому же они не перепачкались и не были застуканы посторонними людьми, однако все явно получилось не так, как каждый из них ожидал и хотел, особенно Вера. Разве для ТАКОГО соития она берегла себя столько лет, и разве ТАКОГО воздаяния заслуживала ее любовь и решимость?