Сергей Соколов - Чёрный атом

Автомобиль тормознул, накрывая облаком пыли стайку девушек, судя по манерам, облегчённого поведения.

Элис метнулась к ним.

– Скорее! Давайте, скорее! Парик… Так! Юбку, юбку другую… Боа… А-га! Помаду сотрите!… Хорошо! Пошли!

Они подошли к пансиону, громко и развязано разговаривая, присоединяя свои голоса к ревущему патефону.

– Эй, парни! Заждались?

9

Детектив-следователь местного агентства, впереди целого скопления людей, стоял в дверном проёме комнаты №7.

Отсюда была видна часть кровати, на ней мужские ступни: одна в чёрном носке, другая босая.

Полицейский прошёл вглубь комнаты. Привычная картина обычного убийства. Молодому мужчине в пижаме перерезали горло. Личные вещи гигиены не тронуты. В портмоне около сотни долларов и немецкие марки. Дорогой портфель пуст. Паспорта нет. Осталось выяснить, кто убийца и пойти на бейсбольный матч.

– Он у вас отметился?

– Конечно. Сейчас принесу книгу, – откликнулась хозяйка.

– Не надо. Сам спущусь… Боб! Где ты? Можешь приступать.

10

– Кто приходил к господину Лёфферу?

– Как он заселился, никто. А вчера вечером сразу двое: сначала молодая особа к нему поднялась, чуть позже – пожилой джентльмен, Питер Майер. Живёт он неподалёку отсюда. И охота людям на бензин тратиться.

– Это все?

– Нет, господин полицейский. Постоялец новый не успел появиться вечером, как сразу о нём поинтересовался.

Карандаш детектива делал отметки в блокнотике.

– Ясно. Скажите, мэм, кто и когда выходил из отеля?

– Не знаю. Я спать пошла, но какой сон при таком шуме.

– Шуме?

– О! Сопляки гуляли половину ночи! Спросите Джо, он расскажет!

Детектив жестом подозвал сторожа.

– Вопрос слышал? Повторяю: кто и когда выходил из отеля?

– Так я с радостью… Около двенадцати вышел мистер Майер с красоткой. Ну те, из седьмой. Сели в авто и укатили… А потом жилец новый… В котором же часу? Проститу…, извините, дамочки в четвёртую в половине первого заявились… Ну, значит, этот около двух вышел. А в сторонке автомобиль-то его и поджидал, сообщник, наверное…

– Почему сообщник?

– Да потому, что жилец немца и убил!

Вмешалась хозяйка:

– Так уж и убил… Скорее девица со стариком постарались.

– Нет, после них живой он ко мне за аспирином приходил… Пока понял, что хочет…

– Так, тихо! – прервал обоих полицейский. – Лучше скажи… Как тебя? Джо! Когда компания разошлась?

– В три с мелочью… Убил, говорю… Факты есть!

– Ну, смотри, Джо, я в блокнот записываю…

– Пишите… Позвонили жильцу. Мужчина. Я телефон во вторую комнату понёс. А он от немца как раз и выходит. Поговорил, прыг в машину и гуд бай. Теперь не сыщется…

– Как зовут постояльца?

Михаэль Лемке. Да вот он идёт!

11

«На бейсбол я опоздал, а убийство… Вернее, убийства… Его рук дело, Лемке… Свидетель подтвердит свои показания: выходил Лемке из номера заезжего немца. А главное, орудие убийств – нож с фигурной ручкой обнаружили поблизости от обезглавленного трупа Питера Майера, на пустыре… Башка не нашлась.. Зато, на ноже пальцы Лемке… Парень влип по полной… Не проффи… Двойное убийство – это „жёлтая мама“ – электрический стул… Боже, храни Америку».

12

На стол «просто Франца» легла телеграмма из Нью–Йорка и стопка вечерних газет.

Текст телеграммы был короток и непонятен: «Циркуль чертит полный круг. Элис», а газеты от 18 октября 1929 года сообщали новости с Нью-Йоркской фондовой биржи…

1

Сидящий за столом мужчина вдруг закашлялся, прикрывая рот рукой и отворачиваясь в сторону от пишущей машинки, но на заправленный в каретке лист всё равно попала мокрота. Мужчина достал из кармана пиджака платок, приложил к губам. Взглянув на оставленные кашлем следы, со вздохом проговорил:

– Доконает меня эта наша американская поездка… Обострилось всё… Ладно, это после… Послушайте лучше, что я тут написал… А-га, вот…

«… В одном из дворов мы подошли к одноэтажному глухому кирпичному дому, и помощник начальника собственноручно отпер двери большим ключом. В этом доме по приговорам суда штата Нью-Йорк производятся казни на электрическом стуле.

Стул мы увидели сразу

Он стоял в поместительной комнате без окон, свет в которую проникал через стеклянный фонарь в потолке.

Мы сделали два шага по белому мраморному полу и остановились. Позади стула, на двери, противоположной той, через которую мы вошли, большими черными буквами было выведено: «Сайленс!» – «Молчание!»

…На этом стуле были казнены двести мужчин и три женщины, между тем стул выглядел совсем как новый.

…Это был деревянный желтый стул с высокой спинкой и с подлокотниками. У него был на первый взгляд довольно мирный вид, и если бы не кожаные браслеты, которыми захватывают руки и ноги осужденного, он легко мог бы стоять в каком-нибудь высоконравственном семействе. На нем сидел бы глуховатый дедушка, читал бы себе свои газеты.

Но уже через мгновенье стул показался очень неприятным. Особенно угнетали отполированные подлокотники. Лучше было не думать о тех, кто их отполировал своими локтями…»

Ну, как, Женя, Вы это находите?

– Иля, по-моему, хорошо, – ответил второй мужчина.

– Я думаю, не упомянуть ли несколько имён казнённых в Синг-Синге. Помниться, помощник начальника называл Харриса А. Смайлера – первого в списке, уж не помню, за что; Михаэля Лемке в 1929 году – двойное убийство, гангстеров каких-то…

– Нет, Иля, не стоит: советскому читателю эти имена ничего не скажут… Хотите я продолжу печатать, а Вы отдохнёте?

2

В дворянских апартаментах, некогда шикарных, а ныне поделённых без какого-либо осмысленного порядка фанерными перегородками, шеф-редактор молодёжки занимал узкую комнату, опрометчиво называемую некоторыми безответственными остряками газеты «слепой кишкой». Дело в том, что единственное окно, с однажды заклеенными на зиму двойными рамами и наглухо задернутыми малиновыми шторами, не пропускало внутрь ни единого звука с улиц миллионной Москвы, наполненных крикливыми автомобильными гудками и непрерывным гулом людского потока. Определить, какое снаружи было время года и время суток, сотрудники, вызванные «на ковер», достоверно не могли. Им всегда казалось, что там зима и ночь.

Сам шеф ориентировался, похоже, по свежим номерам центральных изданий, не допуская отклонений курса вверенного ему коллектива из колеи текущего момента…

Вот и сейчас он водил глазами по строчкам короткой заметки, держа в толстых пальцах красный карандаш. Карандаш то и дело что-то подчеркивал, ставил жирные вопросы, с угрозой нависал над беззащитными словами и фразами.

– Слабовато, товарищ Травин… Ритм рваный, повторы… Эмоции подминают фактический материал… Да и сами факты… Неужели, пришло столько народа? И к Клубу писателей, и на кремацию? Литература-то… его и второго… как посмотреть…