Валерий Пушной - Тревожное торжество

– Не такой, – прошептала она. И чтобы позлить его, спросила: – Ты что-то сказал?

Валентин чувствовал, что все начинает рушиться, лопаться, как мыльный пузырь. И их семья, и надежды отцов на процветание бизнеса. Вот только сможет ли Юлия на этот раз устоять против воли отца? Вряд ли. Скорее, все останется как есть. Семья должна сохраниться. А он будет любить Юлию, какая бы она ни была. И надеяться, что сегодняшнее происшествие постепенно выветрится из их памяти. Жизнь длинная, она перемалывает и не такие события.

Валентин посмотрел на Юлию уже другими глазами, он простил ее и отозвался на ее вопрос:

– Да нет, ничего.

Юлия поморщилась, она не нуждалась в его прощении. Ей ничего не хотелось забывать. Ей претила безвольность мужа сейчас.

Между тем Валентин не был слабохарактерным человеком, из какого можно лепить все что угодно. Он был молод и здоров, хорошо сложен. Черные глаза, длинные ресницы, прямой нос. На него западали многие девушки. Но его словно замкнуло на одной Юлии. Что в ней было особенного, он не мог объяснить. Она для него вся была особенная.

Валентин, не оборачиваясь, заговорил тоном, будто ничего не случилось:

– Куда поедем? – спросил он, как сутки назад, когда ничто не предвещало ночных событий.

Юлия пожала плечами, она не знала, куда ей нужно сейчас ехать, вовсе не думала об этом. Тогда муж добавил:

– Целый день впереди, не дома же сидеть. – Он давал ей понять, что отрезал, как ножом, ночное происшествие и не хочет никогда впредь вспоминать о нем.

Чего в этом было больше, благородства или толстовства? Юлия не поняла. Хотя наверняка знала, что родители попросту назвали бы сына тряпкой и слюнтяем. Теперь она должна была или принять, или отторгнуть его жертву. Впервые Юлия осознала, каким тяжким грузом у нее на душе лежала его жертвенная любовь к ней. Увы, но чужая любовь может не только окрылять, она может угнетать и разрушать.

– У меня есть предложение, – продолжил Валентин, – если ты не возражаешь, поедем куда глядят глаза.

Юлия продолжительно посмотрев на затылок мужа:

– От себя не убежишь, Валентин.

– Не надо больше об этом, – попросил он. – Прости, что я был груб с тобой. На меня что-то нашло.

Юлия усмехнулась:

– Странно было бы, если б не нашло.

Валентин понял ее усмешку. И с отчаянной грустью выплеснул:

– Я не хочу потерять тебя. Я тебя никому не отдам!

Юлия покачала головой. Ей это не понравилось. Это было не по-мужски. Такого мужа ей не за что было любить, даже уважать. Она холодно проговорила:

– Отдам, не отдам. Все это так смешно, Валентин. Я ведь не маленькая девочка, но я и не вещь какая-то, чтобы мной распоряжаться.

Валентин до боли сжал скулы, он сам был противен себе:

– Прости, я не это хотел сказать, – выдавил хрипло. – Никто тебя вещью не считает. Ты просто, как капризная девочка.

Юлия вздохнула, она давно уже не девочка, и этой ночью осознала, что превратилась в настоящую женщину. Женщину, способную любить до изнеможения. Отвернулась:

– Перестань, Валентин. Вези куда хочешь, – и прикрыла глаза.

Валентин хотел что-то ответить, но молча проглотил слова. А Юлия тихо провалилась в забытьё.

Павел Хавин слышал, как по коридору простучали каблучки Юлии, и подумал, что она уходила из его жизни навсегда.

Эта ночь была, как сумасшествие. Он вновь испытал то, о чем пытался забыть. Он чувствовал, что это было не просто случайным ночным приключением. Его зацепила эта девушка, которой он годился в отцы. А ему совсем это не нужно. Он не готов к новым экспериментам с любовью. Она права, что не захотела даже узнать его имя.

Павел как бы расставил все по своим местам, вот только не было гармонии в душе, и это мучительно беспокоило.

Покинув номер, сел в машину и попытался забыться. Но Юлия не выходила из головы, и Хавин злился на себя. Всю дорогу до городка хмурился и скрипел зубами. На окраине остановил автомобиль и позвонил приятелю. Голос того был возбужденно-веселым:

– Ну, ты где, Павел? – спросил он громко. – Скоро начинаем торжество. Уже гости собрались. Только тебя нет. Жена волнуется. Начинает пилить мне шею. Так что не опаздывай, не подводи меня под монастырь и не обижай именинницу.

Хавин в этот момент представил худое лицо Анатолия Адаевского с его длинноватым носом и вытаращенными глазами и невольно улыбнулся. Отозвался:

– Сейчас, только устроюсь в гостиницу и – к тебе.

В ответ голос Адаевского застрочил новыми словами, как пулями из автомата:

– Жду, Паша. Жду, жду, жду. Давай побыстрее там. Надеюсь, не забыл дорогу в мой загородный дом? Включай двенадцатую скорость и несись ко мне во весь опор. Гульнем на славу! Без тебя начинать не будем!

– Все понял, – сказал Хавин. – Быстро буду.

Снял номер в гостинице и сразу отправился дальше. Завернул в цветочный магазин с яркой вывеской над дверью и купил большой букет роз. Подарок для жены Анатолия у него был приготовлен заранее. Золотое колье с бриллиантом.

Подъехав к загородному дому с черепичной кровлей и высокой каминной трубой из красного кирпича, Хавин услыхал музыку за металлическим забором. Водитель припарковал автомобиль, где вдоль забора уже стояли машины.

Открыв калитку, Павел увидел на широкой бетонной площадке перед двухэтажным домом толпу гостей с цветами и подарками в руках. Навстречу ему из этой толпы выскочил Адаевский, размахивая длинными дланями:

– Павел, чертяка, как я рад тебя видеть, – обхватил Хавина.

Анатолий был высоким мужчиной, худым и нескладным. Но одет был с иголочки. Белая рубашка под черные брюки, черные туфли и черные тонкие носки. Ворот рубахи расстегнут, открывая кадык на горле. Мимика лица делала черты выразительными. Отстранившись от Павла, он спросил:

– Ты опять без жены приехал? Твою вторую жену я до сих пор так и не видел, – развел руками и посмотрел на калитку, будто бы ждал, что оттуда должна появиться жена Хавина.

– Теперь уже не увидишь вовсе, – обескуражил его Павел. – Развелся я, – спокойно пояснил, понимая, что еще много раз ему придется говорить об этом своим знакомым.

Адаевский замер, кадык на его горле сделал движение вверх-вниз:

– Лихо ты, закручиваешь, Паша. И эта не устроила? А я вон со своей Людмилой почти двадцать лет оттрубил. Чего только не было. Да ты знаешь.

Хавин прищурился:

– Это я ее не устроил, Толя. Бросают меня женщины, бегут, как от чумы, – вздохнул, но в этом вздохе не было сожаления, скорее всего, это был вздох облегчения.

Анатолий понял Павла и по-мужски искренне посочувствовал:

– Не тех выбирал, Паша. Сам-то ты мужик – кровь с молоком, все при тебе. Не то что я, из одних изъянов. Стало быть, все они не из того теста замешаны были, не на тех, как говорится, дрожжах.