Анатолий Агарков - Бетонпрофит

Грибы играли с нами в прятки. Утреннее солнышко пригревало и провоцировало их выглянуть из-под листвы. Перелетные птицы, должно быть, улетели уже в теплые страны. Стрекотала сорока одна в опустевшем лесу – наверное, псу нашему уделяла свое беспокойное внимание. А тот носился, как угорелый, невесть за кем или от кого…

Евгений Михайлович – вышедший на пенсию водитель большегрузных автомобилей: и дальнобойщиком поработал, и по городу намотался на «ЗИЛ-131» с огромными чанами муки. Профессию он свою любил и скучал по ней, но увы – возраст уже не тот, и здоровье подкачало: зрение крепко ослабло. О работе своей век бы говорил. Вот и сейчас, вороша палкой опавшие листья в поисках грибов, мне внушает профессиональные истины:

– Есть старые водители, а есть лихие водители, но нет старых лихих водителей.

Интересная мысль. Я прежде об этом не задумывался. А сейчас пришла мысль вот о чем – отражает ли сказанное Михалычем его суть или это лишь пустое тщеславие шофера, благополучно вышедшего на пенсию? Как не прост, однако, этот с виду простой человек. Дул нам с Пашкой в уши, что служил в очень секретных войсках, о которых даже говорить нельзя. А недавно признался, что это был первый советский спецназ в группе оккупационных войск в Германии, и обучали их захватывать и ликвидировать штабы противника. Открыл Михалыч сей секрет, потому что подписке о неразглашении государственной тайны вышел срок – ровно пятьдесят лет. Во как!

Задумавшись, пропустил очередную истину Чертина – уловил лишь последние фразу:

– … в этом я не сомневался, но не мог представить себя седым и старым – а жизнь всегда непроста.

Вот о чем это он? И переспрашивать неудобно. И почему это важно, если ведем риторическую дискуссию ни-о-чем?

– Прости. Задумался. Пропустил… Так о чем это ты?

Михалыч остановился, как запнулся, смерил меня взглядом, покачал головой.

– Скажи, если вопрос для тебя решенный – что грешнее: красть или врать?

Несколько удивленный я кивнул – мол, вопрос понятен, сейчас отвечу.

– Видишь ли, Евгений Михайлович, все на свете имеет свое оправдание. И воровство, и вранье могут существовать, если их цель – уцелеть в этой жизни. Ну, в смысле, человеку помочь выжить, если он прибегает к таким мерам. А красть и врать ради удовольствия, экстрима, щекочущего нервы, или благополучия – несомненно, грешно.

– Интересная мысль. Возможно… мне следовало бы об этом подумать. А как насчет тебя лично? Часто воруешь или врешь?

Я не ответил. Вопрос взволновал и заставил задуматься. Что происходит с Михалычем? Покаяния у последней черты? И меня это ждет впереди?

– Ты расстроился? Что-то вспомнил? Но тебе ведь не нравится врать?

– Не нравится, – признался я.

– А знаешь, почему?

– Не вполне. Раньше чувствовал неловкость, когда уличали. Теперь стыдно перед самим собой.

– И за то, что работал в райкоме? Ведь партия всю страну дурачила и не единого слова правды никогда никому не сказала.

– Но согласись – любой индивидуальный разум существует в своем мирке, который себе придумал. А как ты хочешь, чтобы целая система существовала и в чем-то даже побеждала? Тут без вранья никак – вот и придумали коммунизм. Мы и сейчас без вранья жить не можем – врут политики, врут… – тут я умолк, облизав губы – блин! риторика какая-то бестолковая…

– Значит, вранье и воровство – непременная черта человека?

– Это тебя расстраивает?

– Тебя нет?

– Нет. В таких делах я руководствуюсь словами своего любимого зятя Вовы Андреевича: «Пусть весь мир катится к черту, лишь бы моя совесть была чиста и спокойна».

– И не пытаешься убедить других, чтобы они жили по Заветам Божьим?

– Зачем? Я неверующий и не пропагандист-агитатор – пусть каждый живет, как умеет и может…

Диалог наш прервал звонок мобильного телефона – за мною приехал сын. Я объяснил ему, где меня следует искать, пожал руку Михалычу и направился к железнодорожной насыпи, пытаясь избавиться от чувства, будто увяз в паутине слов.

Позднее сына спросил о том же – что напряжнее: врать или красть?

Тот отмахнулся:

– Наша задача – найти помещение для цеха. Все остальное – ерунда.

Молодо-зелено! На серьезные мысли у него не скоро найдется время. А я чувствовал, что совсем немного, и у меня останется лишь одна задача – выжить, во что бы то ни стало, в борьбе с болезнями старости.

Мы мчались куда-то по городу, а в голове моей клубились тревожные мысли.

Я был рад, что со мною сегодня работает сын. Не просто рад – почти счастлив. Все время, пока находились вдвоем, болтали о наших дочках-внучках – что они выдают, подрастая день ото дня. Он был рад говорить, я был счастлив слушать.

Мы побывали на двух предприятиях и плотно поели в ведомственной столовой завода «Электромашина».

– Иногда мы здесь обедаем с мамой, – сообщил потомок. – Она неподалеку отсюда работает.

Я подавил в себе желание удушить единственного сына.

Вон оно что! Вот еще чем меня так волнует Челябинск – неожиданной встречей с бывшей женой. Да, конечно, мы могли бы совершенно случайно встретиться с Лялькой здесь. Она снова одна, теперь вдова – мужа прибрал афганский синдромом. А великие чувства остаются навеки – пусть рубцами, но грузят память.

Между тем, сын продолжал:

– Как находишь столовую?

– Я её не искал, – буркнул под впечатлением. – Это ты меня сюда привез.

– На ресторан мы с тобой еще не заработали, – посетовал Виктор.

М-да… дела наши шли не важно. Особенно по моей части – на бартер никто не соглашается, взаимозачетам тоже не рады. Гони деньги – все твердят – и никаких гвоздей! Похоже на тупиковую ситуацию…

Сын, несмотря ни на что, полон был оптимизма. Ну а я старался не хмуриться, ломая голову – во что это я вляпался, давая согласие на участие в поисках? К примеру, на ЖБИ-2 есть необходимое помещение в аренду, но у них отлажено собственное производство пеноблоков, и их ничем не удивить… разве только песком с «Инмы». Однако там такие объемы и собственный железнодорожный состав для транспортировки сырья, что никак не вклинишься туда с нашим мизерным объемом.

Хотя, конечно, если подумать и договориться с «Инмой», найти огромный самосвал – сейчас, говорят, появились импортные шестидесятитонники (целый вагон!) под сыпучие грузы – да возить песок изо дня в день (на ЖБИ-2 и себе) можно чего-нибудь достичь.

Сын кивнул, полыхнув улыбкой:

– Хорошая тема! Но список еще не закончен – давай поищем другой вариант.

И мы едем дальше… А ко мне вдруг приходит мысль, что работа наша не только занудна, но и бесперспективна. Хотя… разве можно назвать занудными встречи и разговоры с новыми людьми? Конечно, все наши предложения архаизм: давно ушли в прошлое взаимозачеты, и бум на бартер исчерпал себя. Но надежда на успех все-таки есть, хотя очень и очень слабенькая. Потому не рискнул затеять с сыном разговор про занудство нашей работы. А занудством считаю все, где нет пространства для импровизации.