Дарья Симонова - Тетя Пеларгония и тайна рода

– Тетя, они просто так отдыхают, – примирительно усмехнулась я. – Плачутся в жилетку, советуются. Человеку нужен тайм-аут. Или, в конце концов, временное лекарство от одиночества.

– Лекарство от одиночества должно быть вкусным! – с неожиданной глубинной болью в голосе отозвалась Пеларгония. – Да, вкусным, вопреки всем злодеям, которые пытаются нас втиснуть в режим ограничений и нагрузок.

Крыть было нечем. Я тоже за вкусную и здоровую пищу для тела и души. И пока мы с теткой резонировали, гневаясь на ограничивающих нас злодеев, периодически терзая имя несчастного дяди Паши, за окном сгустился вечер. Пеларгония вдруг принялась набирать чей-то телефонный номер.

– Знаешь, время позднее, и я не могу допустить, чтобы ты брела по нашим дворовым катакомбам одна. Я сейчас попрошу одного доброго человека, чтобы он тебя проводил.

– Что за идея? Не вздумайте, тетя, ради меня кого-то беспокоить! – испугалась я. – Время-то детское, я прекрасно дойду сама.

– Спокойно! Это просто мой сосед, который всегда провожает моих гостей. Ему нравится! И он мне многим обязан. Отнесись к этому проще. Ему пойдет на пользу прогулка. Если хочешь знать, он сам попросился в провожатые, и вот уже много лет…

Господи, только этого не хватало! Пеля немедленно приступила к своим коварным матримониальным планам. Похоже, этот сосед – первый кандидат в мои мужья. Какой кошмар. И ведь сбежать никакой возможности – этот любитель поздних прогулок уже спускается. Какая подозрительная оперативность!

– Вот уж кого не надо искусственно старить. Он это сделал вполне естественным путем… – вполголоса пробормотала Пеларгония.

Мне оставалось только покориться участи Орфея, препровождаемого в царство Аида.

Когда моего двоюродного братца спрашивали, почему у его мамы такое странное имя, он складывал свою тогда еще пухлую губастую физиономию на мощный постамент кулака – удар у него был еще тот! – и с деланой печалью отвечал: «Это еще что… Дедушку вообще звали Фемистокл». После чего братцу сочувствовали, как ребенку из неблагополучной семьи. Кузен, конечно, безбожно врал, и никакого Фемистокла в нашем роду замечено не было, но надо же было парню как-то справляться со смущением. С таким понятным для отроков стыдом за домочадцев! А если еще принять во внимание, что муж Пели дядя Паша имел привычку со зловещей нежностью называть жену «Агония» и вопить ей вслед с балкона, чтобы она не забыла купить «Беломор» в количестве шести пачек. Но главное – главное! – папиросы должны быть Урицкого, а не Клары Цеткин! Вечная борьба двух титанов-производителей, которую Пеларгония опрометчиво сбрасывала со счетов. Разве есть разница, на какой фабрике создали эту отраву?!

Собственно, вопрос заключает в себе великое противоречие миров. В одном мире эта разница огромна, в другом ее не существует, равно как и радости от алхимического брака пива и воблы. И наконец, еще одна деталь: я ведь не смогу поклясться на Библии в том, что «Беломор» Урицкого требовал именно дядя Паша, а не другой фигурант из моего генеалогического древа. Таково свойство воспоминаний из семейного альбома – что-нибудь обязательно перепутаешь и породишь легенду. Быть может, так и родился таинственный Фемистокл? Впрочем, не о нем речь.

А еще у дяди Паши был кот, который любил посасывать его мочку уха, когда хозяин, лежа на диване, обдумывал очередную захватывающую речь. Паша был адвокат и рано сгорел. Он говорил: «Как я от вас от всех устал!» И однажды устал насовсем. Но мы хранили память о нем. Точнее, мы пытались хранить свою память, а Пеля навязывала свою. Лет пять она утирала слезу о безвременно ушедшем, а потом как с цепи сорвалась, объявив, что женская ее судьба погребена под Пашкиной плитой, что она когда-то сделала огромную ошибку и что теперь-то знает, как надо было жить. Неужели отравить бедного Пашу на заре супружеской жизни?! В ответ на провокации Пеля издавала обиженный клекот своим мясистым рубенсовским носом и шептала: «Чудовище, чистой воды чудовище…»

Конечно, чудовище, как же иначе. Об этом милом чудовище, которое дарило мне на Новый год вкусные подарки из привилегированного буфета исполкома, я вспоминала теперь с теплой слезой благодарности. Потому что Пеля Антоновна подсунула мне кое-кого почудовищнее своего покойного супруга. А именно – добровольно провожающего до метро припозднившихся подруг своих соседей. Миссия не такая лакомая, как кажется на первый взгляд. По неведению я заведомо прониклась уважением к бесстрашному жертвенному рыцарю окраинной пятиэтажки, который бескорыстно провожает эксцентричных Пелиных товарок. Одна директриса птицефабрики в широкополой меховой шляпе чего стоила. Директриса, надо заметить, давно была в отставке, а былое величие портит характер. Наверняка жертвенному оруженосцу доставалось турецким веером по носу, пока он вел венценосную даму темными дворами. Примадонна все никак не могла забыть личного шофера и прочие радости директорства, хотя распрощалась с ними лет дцать назад. Ну да бог с ней. Я ее и видела-то один раз в жизни. Зато с оруженосцем случай свел поближе.

А ведь когда этот добрый самаритянин явился на порог Пеларгонии, выглядел он совершенно безобидно! Примерно как засидевшийся в звании младшего научного сотрудника тихий ученый, лишенный карьерной хватки, но из тех, что дадут фору любому профессору. Немного застенчивый, добрый и улыбчивый. И как не растаять и не потерять бдительность под тихим лучом интеллигентного обаяния?! Моя бедовая тетушка резко выросла в моих глазах. Припасла такого редкого мужчину, да еще пытается столь ненавязчиво мне его всучить. Каково деликатное величие замысла! Впрочем, благодарно млеть мне было некогда.

– Вот, знакомься, это моя дорогая племянница Ника… – начала она церемонное представление двух сторон друг другу, которое моя память впоследствии гневно исторгла из себя.

Осталось лишь язвительное прозвище для внутреннего пользования – Вампир Аркадьевич. Ведь, если вспомнить, даже в первые минуты нашего знакомства мой провожатый ему соответствовал. Он не пил мою кровь, зато ел мой мозг. Точнее, аккуратно отгрызал по кусочкам – интеллигент все-таки. Я-то полагала, что он из породы смущенных молчунов и всю дорогу мы не пророним ни слова. Но скромник оказался на удивление болтлив и тут же начал душить меня интеллектом, подлавливая на преступной необразованности. Ну вот не скажу я навскидку годы правления Алексея Михайловича, в какой части Греции находится Афон и доказана ли теорема Ферма! Разве ж это преступление? Вампир Аркадьевич победительно шмыгал носом на всякий мой «пропущенный ход» и в итоге с неожиданно трогательной простотой пригласил меня на выставку осетинского оружия. Он вдруг оставил нарастающую было ученую спесь и шмыгнул носом уже с дружественной простотой. Из чего я немедленно сделала щадящий вывод: мой проводник от смущения выбрал несколько витиеватую форму завязать знакомство. И вовсе он не заскорузлый сноб. Посему, даже не успев подумать о том, интересуюсь ли я осетинским оружием, я вдохновенно закивала. И вскоре поплатилась за свою поспешность.