Максим Шарапов - Без дураков

– Я и один-то раз, наверное, не подниму, – признался Андрей Максимович.

– Вот видите! – воодушевилась Елена Аристарховна. – Это же не значит, что вы дурак?!

– Надеюсь, не значит.

– У глупости еще одна особенность есть, – сказал Вячеслав Станиславович. – Она величина непостоянная.

– Это как? – спросил Андрей Максимович.

– Да очень просто, – Вячеслав Станиславович закинул ногу на ногу, – каждый человек может умнеть или глупеть в зависимости от обстоятельств.

– Я тоже вашу мысль не очень поняла, – насторожилась Елена Аристарховна.

– Да что тут понимать! – вмешался Юрий Гургенович. – Это очень точно подмечено. Вот мой заместитель по финансам регулярно умом колеблется. Если, скажем, надо налоги в центр перечислять, так он дурак дураком становится и месяцами плохо соображает, а если из столицы субсидия какая замаячит, так он сразу преображается. Любые цифры в голове без калькулятора считает! Ценнейший человек!

– А еще уровень ума зависит от того, в каком кабинете сидишь, – опять заговорил Константин.

Анечка с интересом посмотрела на симпатичного провинциала, и тот, поощренный ее взглядом, продолжил:

– Нельзя же в кабинете начальника быть умнее самого начальника. Показать себя слишком умным не только глупо, но иногда даже опасно: могут задуматься – а на своем ли месте человек? А потом к себе вернешься, и умственные способности постепенно восстанавливаются. Но и это еще не все… – Константин все больше терял связь с реальностью, глядя на очаровательную улыбающуюся Анечку, которая сидела совсем рядом и пахла теплым, дурманящим ароматом.

– Неужели и продолжение последует? – Вячеслав Станиславович наблюдал, как наливаются первобытным удивлением глаза Юрия Гургеновича.

– Конечно! – Костя все еще не замечал выражения лица своего начальника. – Когда в кабинет приходят твои сотрудники, то сразу чувствуешь, как наполняешься умом и знаниями. Просто распирает от них! А подчиненные на глазах глупеют…

– Да, дураком иногда полезно прикинуться, – произнес Прохор Петрович, – жаль, не у всех получается.

Юрий Гургенович слегка наклонился над столом, чтобы Константин наконец заметил его за пышной прической Елены Аристарховны:

– Костик, а сейчас ты в каком кабинете?

Константин вздрогнул, словно очнулся от наваждения.

– Сейчас я на террасе, Юрий Гургенович, – выдавил он, – и просто поддержал беседу в философском разрезе.

– Это хорошо, – сказал Юрий Гургенович и откинулся на спинку стула, – а то ведь любую философию можно на такие цитаты порезать, – он рубанул воздух ребром ладони, – что потом ни один хирург не сошьет.

Настроение на террасе становилось все веселее. Хмельные напитки забирали себе часть разума и делали общение раскованным, а беседу непредсказуемой. Тормоза приличия отказывали, позволяя мыслям превращаться в слова без всякой внутренней цензуры. Все чаще слышался смех, все кокетливей улыбалась Юрию Гургеновичу Елена Аристарховна, все выше поднималось платье на загорелых ножках Анечки. Она наслаждалась возбуждением Кости и ревностью Прохора Петровича и понимала, что ничего ей за эти маленькие шалости не будет.

Степан Александрович постепенно отстранялся от происходящего и говорил уже редкими, короткими фразами, чтобы не запутаться в собственных предложениях, но иногда произносил все-таки полную глупость, которая опасно граничила с правдой.

Юрий Гургенович чувствовал себя тамадой на семейном празднике, пытался инстинктивно понравиться всем сразу и говорил все больше и все быстрее.

Прохор Петрович маслеными глазами смотрел на Анечку, на ее, хорошо знакомые ему, загорелые ноги и мечтал уединиться с ней в своем кабинете.

Елена Аристарховна громко хохотала над каждой шуткой, но иногда промахивалась и смеялась над случайной фразой, абсолютно лишенной юмора, вызывая ответный хохот, который она воспринимала как одобрение ее тонкого восприятия иронии. И даже Андрей Максимович, наивно надеявшийся начать сегодня избавление от дураков, все больше погружался в этот безумный водоворот бессмысленного общения.

– Юрий Гургенович, вы говорили, что дураков нужно умело использовать. – Вячеслав Станиславович все еще стремился поддержать общий стержень разговора.

– Говорил.

– А что вы с ними делаете?

– Я о своих забочусь. – Юрий Гургенович развалился на кресле. – Если своих дураков не поддерживать и всех разогнать, так ведь чужие нагрянут. А чужие дураки заметно хуже своих. Это всем известно. Дураку на самом деле не очень много надо. Ему главное, чтобы остальные его дураком не считали, и ради этого он готов на любые глупости.

– И получается заботиться? – спросил Андрей Максимович.

– Конечно! Был бы я губернатором, если бы не умел с дураками работать.

– Ну а все-таки, – настаивал Вячеслав Станиславович, – поделитесь опытом. Может, и нам пригодится.

– Да здесь секрета никакого нет. Вот был у нас один ду риал ист…

– Дурналист? – переспросил Вячеслав Станиславович.

– Это я так глупых, дурных журналистов называю.

– А-а! – опять захохотала Елена Аристарховна. – Как это правильно! Я помню, один такой дурналист и у меня интервью брал. Все вопросы глупые задавал, с каким-то подтекстом. Не знаешь, что и ответить. Я ему говорю: молодой человек, хватит из меня уже дуру делать, я и так ничего не понимаю!

– Удивительно еще, – прошелестел заплетающимися губами Степан Александрович, – что дураки никогда не могут вовремя помолчать. Даже ради собственных интересов. Казалось бы, чего проще!

– Они когда молчат, дураками себя считают, – подсказал Андрей Максимович.

– Да? – вылупился на него Степан Александрович. – А знаете, это интересная мысль!

– Коллеги, – возмутился Вячеслав Станиславович, – дайте уже Юрию Гургеновичу рассказать!

– В самом деле! – отозвалась Елена Аристарховна.

– Всё! Молчим! – Степан Александрович приложил палец к своим губам. – Молчим.

– Извините, Юрий Гургенович, – сказал Вячеслав Станиславович, – мы вас внимательно слушаем.

– Дурналист этот, – продолжил Юрий Гургенович, – все критиковал, что у нас историческая усадьба разваливается. Писал на каждом столбе, что в усадебном парке коттеджи хотят строить. Ему несколько месяцев объясняли, что это все домыслы, пустые слухи. А он все свое! Дурак, одним словом. И тогда мы… – Юрий Гургенович так хищно посмотрел на собеседников, что у Андрея Максимовича даже мурашки по спине побежали.