Илона Якимова - Белокурый. Король холмов

Но двумя островами посреди этого моря человеческого возвышались в толпе двое – сэр Уолтер Скотт Бранксхольм-Бокле, легендарный Уот Вне-Закона, и сэр Эндрю Керр Фернихёрст. В былые времена, до тех пор, пока зарвавшийся граф Ангус не забрал синекуру себе, именно эти двое делили полномочия королевской власти в Средней марке – Бранксхольм отвечал за Долину, а Фернихёрст – за прочие, более мирные относительно Долины земли. И вот теперь оба они были званы на торжество к новому лэрду, который – руками короля – лишил их огромного источника дохода и влияния, к долговязому белокурому мальчишке, который покамест был силен только выставленным напоказ родовым богатством, титулом да дядьями Хепбернами за спиной. И отчимом Максвеллом, хотя лорд Джон – лис старый и меченый, против своих за пасынка не встрянет. Но как раз теперь старый лис сквозь расступающуюся перед Хранителем толпу шел прямиком к Бранксхольму.

Сэр Уолтер, надо сказать, над соплеменниками возвышался весьма условно – скорей, своим гонором, характером и славой, нежели ростом. Ростом Бранксхольм был не выше среднего, сух, жилист, весьма подвижен, с лицом волка, как про него говорили, и сердцем сатаны. И это было довольно приятное лицо – правильных черт, ясные серые глаза, чуть более стальные, чем требовалось для обаяния, но вполне соответствующие в своем выражении рангу хозяина твердыни Бранксхольм. Даже под парадным колетом из добротного сукна на Злобном Уоте угадывался джек налетчика. Говорили, что, ежели в твердыне Уота заканчивались краденые у сассенахов припасы, жена, леди Элизабет, подавала ему в обед на пустом блюде шпоры… и через четверть часа Бокле был уже в седле по направлению в Карлайлу. Англичан и все английское Злобный Уот ненавидел так страстно, как ненавидит только приграничный шотландец. Когда раздавался его свирепый боевой клич: «Скотты вышли!» или «Снова будет луна!» – английские фермеры седели, даже находясь в укрепленных домах…

– Как тебе новый Босуэлл, сэр Уолтер? – обратился к нему лорд Максвелл.

Максвелл был крестным сыновей Бранксхольма-Бокле, дружбу они водили старинную, что, впрочем, не мешало обоим относиться друг к другу со сдержанным вниманием возможных противников. Граница – место, где мирные союзы живут недолго, уступая место вечной кровной вражде.

– Это уж тебе видней, лорд Джон, ты ж ему отчим, – отвечал ему сэр Уолтер, не моргнув и глазом на сложный вопрос.

– Я с тобой, Бокле, вижусь чаще, чем с ним, – улыбнулся Джон Максвелл. – Даром, что он мне пасынок.

– А что я? По мне… из молодых, да ранний, – отвечал Уот Вне-Закона, цепким взглядом окидывая ладную фигуру молодого графа. – Но это сразу видать. А как покажет себя – поглядим. Ежели рот разинет сообразно аппетитам – так всех проглотит, коли на кость не напорется.

Ну, вот вам и позиция Уолтера Скотта, надо будет передать это Патрику. Вопрос только в одном – видит ли себя Бокле той самой костью. Или камнем преткновения станет крепколобый Фернихёрст… так думал лорд Джон, обмениваясь со Злобным Уотом выражениями самой искренней приязни.

Когда хранитель Западной Марки вернулся на помост к Патрику, граф встретил его понимающей усмешкой:

– Не глянулся, не так ли, милорд?

– А чего ты ожидал, если занял место, на которое претендовали оба твоих противника, и каждый старше тебя раза в два… но это дело поправимое. Возьми с них бонд! – подсказал лорд Максвелл пасынку.

– Бонд? – удивился тот. – Узы дружбы?

– Это дело! – согласно подтвердил Болтон. – Спасибо, Джон, вы, как всегда, мудры и предусмотрительны… – и разъяснил молодому графу. – Пусть подпишутся своим именем и честью, что рады и намерены поддерживать тебя, как Хранителя марки, и всячески собственными силами способствовать искоренению смут и воровства… эй, Джибберта Ноблса сюда, живейше!

Брауни предстал – и даже в новых башмаках, подаренных лэрдом – уже с листом бумаги и пером наготове, словно знал заранее, зачем зовут.

– Не то, чтобы это сильно тебе помогло по службе, – обнадеживающе продолжил лорд Болтон, – однако полезно. Поименно знаешь, кого карать, как нарушителей, если что.

Джибберт Ноблс не особенно долго скрипел пером, с поклоном протянув графу витиеватый результат трудов своих:

«Мы, нижеподписавшиеся, жители Средней Марки этого королевства, расположенной напротив Англии, понимая, как любезно для Его величества нашего господина Короля назначение и утверждение милорда Патрика Хепберна, графа Босуэлла, Высоким хранителем и судьей всей Средней Марки, а также хранителем и судьей Долины Лиддесдейл, и в полной мере осознавая свои обязанности, обязуемся служить советом и силой для содействия указанному Хранителю во всех его делах, направленных на доброе правление и спокойствие в указанных Марке и Долине, и поддерживать власть Высокого хранителя против изменников, смутьянов и прочих преступников вплоть до наложения наказаний, а также защищать и способствовать безопасности всех честных людей. Следственно, мы обещаем и клянемся, и в этой бумагой обещает и клянется каждый из нас, что будем честно служить Нашему господину Его величеству Королю, и подчиняться и содействовать Его светлости указанному Хранителю, и станем совместно подавать наши советы и рекомендации, или всеми силами участвовать в преследовании или защите от указанных воров, изменников, смутьянов и прочих преступников, непокорных власти нашего государя, а также нарушителей мира и тишины в королевстве, и как только мы будем извещены или предупреждены открытым объявлением, письмом, посланием байли, или в любой другой привычной форме, мы отзовемся Его светлости со всем тщанием и решительностью, а если же мы будем замечены в невнимательности или небрежности, то нас надлежит считать, а также обращаться с нами, как с пособниками и соучастниками указанных воров, изменников, смутьянов и преступников в их постыдных и злобных деяниях, с тем, чтобы нас за то подвергнуть преследованию и наказанию, в назидание всем прочим».

Далее должны были следовать подписи. И последуют – поименно, после слов присяги или выражения дружбы, на которые обязаны теперь все, присутствующие в холле Хермитейджа, уже просто потому, что пришли. Когда же, прочитав бонд, граф поднял взор от листа бумаги, внимание его привлекла фигура, совершенно безобразная и роскошью своего наряда, и невыносимым самодовольством поведения.

– Кто это там, в толпе? – спросил Босуэлл у окружающих.

– Ого, – удивился Болтон, прежде, чем успел ответить хорошо знающий пришлеца лорд Максвелл. – Да это сам Джонни Армстронг, Черный лэрд Гилноки!

– И чем он знаменит? – нетерпеливо переспросил граф.

– Самый удачливый мерзавец в наших краях. Младший брат Сима Армстронга, лорда Мангертона, и его военный вождь, – перечислял дядя, – краденые стада чуть меньше, чем у Бранксхольма. Отступное и «черные весточки» собирает едва ли не со всей Марки. Пойду-ка поздороваюсь с ним.