Сергей Данилов - Доктор Трупичкина

А другая, наоборот, замужняя дама, от которой Игорь Николаевич подобного визуального флирта никак не ожидал, а она однажды возьми да как взгляни мимоходом! Ба! Сродни тому, знаете ли, ощущение снизошло, будто внезапно трахнули с размаха меж бровей молотком, тем самым специальным, коим невропатологи колотят от души под колени призывников, да пишут в обходной лист медкомиссии: годен, годен, годен! Поневоле скажешь: ух ты!

Доктор в свои-то сорок с гаком, помнится, тоже решил, что годен, даже запнулся и минут пять стоял – вспоминал, куда он до того мчался? По какому делу: общественному или производственному? Умеют иные серьезные вроде бы коллеги другой раз так огорошить, проходя мимо, что… И дара сего у них никакому мужу законному не отнять. Во как: и муж есть, и дар есть, и баста!

Но то две-три. А то целых двадцать-тридцать, точнее считать страшно, и всё новенькие подходят, прямо не глазной кабинет сделался, а выставка невест. Большей частью, естественно, разведённые, реже вдовы, незамужних в таком возрасте уже практически не осталось, при такой-то красоте трудно не изведать прелестей семейной жизни. Очень приятные женщины валом шли на приём к Игорю Николаевичу, симпатичные, статные, высокие. Просто глаза разбегаются. Интересно, откуда они узнали, что таковые ему нравятся? Парадиз!

Наличие среди коллектива подобных сочувствующих коллег весьма облегчало профессиональную деятельность. Заходит, допустим, замглавврача в регистратуру и говорит своим елейным голоском, от которого у посвящённых припадок трудовой доблести мигом начинается:

– Девочки, найдите мне срочно карточку такого-то больного…

Да прежде бы весь регистрационный народ, вплоть до случайно подвернувшейся санитарки-поломойки включительно, кинулся ту карточку искать, друг друга с ног бы посшибали, все бы полки обшарили, все шкафы перевернули, по кабинетам кинулись с криками да воплями, всю поликлинику на дыбы поставили, а нашли… А если не нашли, ой-ёй-ёй… не надо здесь лишней жути нагонять, без того жизнь регистратуры не сахар. Короче, и поломойке бы случайной досталось под горячую руку: не суй свой нос, куда не просят!

Теперь, конечно, тоже вывернутся наизнанку, найдут… но только после Игоря Николаевича или даже после волоокой медсестры его Кати, посланной Игорем Николаевичем. То бишь, разулыбается старший регистратор Зоя Фоминишна заместителю главврача обязательно и пояснит кротко аки божий агнец:

– Извините, Ольга Петровна, сейчас для глазного кабинета ищем, как только найдем, так вам обязательно сразу же… и в кабинет принесём… Можете не беспокоиться.

Что делать? Вынуждена замглавврача согласиться со своей второй очередностью в лечебном процессе и принять без всяких споров и внушений, хотя, что ей до Игоря Николаевича? Вроде бы и ничего ни с какой стороны. Женщина она давно замужняя, детная, успешно руководящая, в браке счастлива, никаких видов на подотчётного офтальмолога не имеет, но такова сила женского общественного влияния в коллективе, что никому спуску от самого низа и до самого верха не даёт.

И это четыре месяца спустя после похорон! Да другой бы женился давно, но Игорь Николаевич не прыткий вам попрыгунчик. Хотя траура тоже не носит. И не носил. Любит светлые костюмы, светлые рубашки, они больше идут к его иссиня седой шевелюре, делая моложавее на вид. Стройный седой юноша с печально-строгим лицом без единой морщинки, подтянутый в своём белом халате, весь в работе… весь в ежечасной памяти о преждевременно ушедшей жене. Редчайший мужчина, таких природа в свет считанными экземплярами выпускает, практически единственный достойный вдовец на всём обозримом, с начинающейся легкой дальнозоркостью, пространстве.

Чувствуя к себе столь трогательное отношение, Игорь Николаевич радуется с одной стороны, а с другой трепещет. Еще тщательней следит за своим внешним видом, любимые голубые рубашки с утра выглаживает филиграннее, чем иной ювелир алмазы шлифует. К галстукам подход также особенный, халат ему доставляют из прачечной сверкающий белизной и шуршащий утренней свежестью. Костюм светло-лазурный без соринки, штиблеты – ни у кого другого таких нет и быть не может.

Джентльмен высший пробы, корректный, спокойный, выдержанный, со всеми одинаково вежливый, элегантный мужчина в цвете лет с единственным недостатком – неженатым остался, да и то не по своей вине. А сколько перестрадал! Все видели, как мучился этот изумительнейший человек полгода, будто сам умирал, а не жена его. И как только жив остался после всех мучений – испытаний? Удивительно. Заинтересованное сообщество в целом, и любая его представительница в отдельности надеялись этот последний недостаток Игоря Николаевича скорейшим образом искоренить, внеся, таким образом, заключительный, великолепный штрих в портрет идеального современного мужчины.

Вступление офтальмолога в новый брак казалось делом совершенно естественным, как же иначе? Времени прошло достаточно: не месяц, не два, целых четыре… Пора бы уж… некоторым образом… отойти от горя… снять траур, так сказать. Пора вернуться к нормальной человеческой жизни. Со стороны женского общества во имя этого делалось всё возможное и согласное с законами этики, разумеется. Но Игорь Николаевич к нормальной жизни возвращаться не желал, предпочитая ненормальную, находя в ней большую радость. Даже про Ольгу Васильевну забыл. Разве сравнить святое с грешным? От одной только мысли, что стоит ему где оступиться нечаянно, задержать на одной из поклонниц взгляд чуть дольше, чем полагается приличием, как тут же остальные, никого не спросив, сочтут данный факт произведённым с его стороны выбором! Просто дурно делается от сего прискорбного обстоятельства, руки холодеют, на лбу испарина, шок и общее торможение чувств.

Мгновенно, раз и навсегда, исчезнет благодатнейший микроклимат всесторонней нежнейшей женской опеки, к которому он успел привыкнуть, в коем купался весь рабочий день, как в благодатной солнечной морской воде южного побережья Крыма несколько месяцев подряд, и, между прочим, совершенно бесплатно, не то за путевку в черноморскую здравницу, даже за авиабилет платить не надо! Посему ни в чью сторону не делал ни малейших реверансов. Со всеми был равновзвешенно вежлив, предупредителен, добросовестен, слова перед произнесением измерял на точнейших аптекарских электронных весах, чтобы двусмысленности не возникло ни малейшей, улыбался по-настоящему крайне редко, желательно в пустое пространство, где в данный момент не присутствовало женских персон.

Нет, Игорь Николаевич вовсе не был по натуре своей буридановым ослом, застывшим над двумя одинаковыми охапками сена, и в результате умершим от голода, не в состоянии предпочесть одну другой. В его положении выбор гораздо больше, и с голоду не умрёшь, зато жить-то как приятно, вы себе не представляете! Тех самых неуловимых многозначительных улыбок, моннализовских, кою одну еле-еле в три столетия смог зафиксировать человеческий гений, он в течение восьмичасового рабочего дня получал до полусотни штук, прекрасно понимая, что созданы и предназначены сии шедевры исключительно для него одного и никого более, и творились милыми красавицами с удовольствием в самых заурядных и прозаических местах – коридорах, холлах, регистратуре, других кабинетах, возле его рабочего стола и чаще всего, почему-то, в темнушке при исследовании глазного дна пациенток. Здесь никто точно, кроме него, улыбку не увидит, не узнает и не прочтёт, только он один. Только для него она и предназначена. Там и дарятся почти открыто, дольше мига. А для других – тайна, для других – ничего не видно, всё как всегда. Взгляд со дна и до дна. И что же потерять одним махом всю эту вдруг открывшуюся роскошь жизни? Невидимый сладчайший фимиам, непрерывно изливающийся с небес на его чётко постриженную голову? Целиком и полностью объемлющий душу и тело в неземных объятиях? Извините!