Надежда Соколова - Гимн жизни

Хотя… Почему бы и не попробовать…

– Вер, а Вер, – состроила я умильную рожицу. Гардеробщица мгновенно напряглась. Хорошо же меня здесь знают. – Принеси, ик, воды и что-нибудь, ик, переодеться?

– Ты хочешь, чтобы меня твоя родня самолично на клочки порвала? – угрюмо поинтересовалась девушка, но дверь с той стороны все же закрыла. Правильно, кто еще, кроме меня, будет выслушивать ее стенания на старую, как мир, тему «Все мужики козлы»?

Воду я выпила залпом, всю литровую кружу. Затем присмотрелась к одежде: свитер, джинсы, пальто, ботинки. Божечки, из какого хлама их вытащили? А на мне еще и белья нет. Блин, выберусь отсюда, все деньги отчима на анализы потрачу…

– А на голову?

Шапка-ушанка? Сколько ей веков?

– Надь, может, ну его, а? Вылезай. Замужем не так уж и плохо…

Ага, разбежалась. Тебе, моя милая, надо, ты и выходи. Замуж. Хотя Верочка, как раз, с удовольствием вышла бы. Только не берет что-то никто. Спать спят, холодильник ее периодически подчищают, даже иногда конфеты с цветами дарят, а как дело до серьезного доходит, так и в кусты сразу. Счастливая…

Ладно, волю в кулак, и натягивать эту гадость. Интересно, Верка спецом мне похуже одежку выбрала? Или у нее в чулане и правда ничего приличного уже не осталось?

Кое-как оделась, натянув свитер на нижнюю половину лица и нахлобучив шапку пониже. Выглянула из своего укрытия. Люблю эту каморку возле гардероба: и Верка не выдаст, и до выхода пару шагов всего сделать надо. Да, мне сегодня везет. Нет, точно везет. Был бы на вахте Мишка, хрен я бы прошла. А так, немного сгорбилась, руки в карманы засунула и походкой завзятого пьянчуги направилась к дверям. Шаг, другой, третий…

Ура, желанная свобода! «Папочкины» доблестные охраннички в мою сторону даже не посмотрели. Чудно. И куда теперь? Домой пока никак нельзя. Родичи сначала собственноручно освежуют, а потом с поклонами на руки женишку передадут. Денег нет, ехать некуда. Ладушки, здравствуй, Ванька.

С Ванькой Сенцовым я дружила со школы. Он оказался единственным нормальным парнем среди всего моего побитого гормонами окружения и не пытался, как многие, периодически поставить штамп в моем паспорте и одарить своей фамилией. Жил он в паре кварталов от театра, в собственном одноэтажном домике, обставленном «скромно, но со вкусом», так что добралась я до дружка без проблем.

– Эй, «синяк», куда прешь?

Чего? Это мне, что ли? Точно. Друг мой любший, собственной персоной. Все два метра. В халате и тапках на босу ногу. Это что он в таком виде на морозе -20 делает?

– Вань, а по роже?

Друган икнул и тихо, проникновенно так спросил:

– Надька?

– Нет, кикимора болотная. Ванька, ты меня домой пустишь?

– А… Да, конечно…

Зашла, нагло оккупировала ванную, разделась, вымылась, закуталась в Ванькин халат, висевший на крючке, вылезла на кухню.

– Опять женихи? – понимающе хмыкнул хозяин дома, разливая по чашкам чай.

– А то ты не знаешь. Задрали уже. Сил моих нет.

– А поприличней ничего не нашлось?

– И чем тебе мой костюм не нравится? Я, может, новую роль репетирую.

– Угу. «Пьянь подзаборная» называется. Ай!

– И ой ща будет. Не умничай давай.

Мобильник зазвонил внезапно. Ванька, уже переодевшийся в видавший виды спортивный костюм, вытащил из кармана «трубу».

– Да, Сан Саныч. Надя?

Вопросительный взгляд на меня, потом:

– Да, здесь.

Предатель!

– Дать ей трубку? Да, конечно.

Общаться с отчимом не хотелось вообще. Но лучше уж по телефону, чем вживую, когда он сюда со своими шкафообразными охранничками нагрянет.

– Да, пап?

– Давай домой, – спокойный ровный голос, будто и не было ничего. – Мишка сейчас подъедет.

– Э…

– Трусиха. Мать тебе по шее даст, на этом всё и успокоится. Иван Никанорыч сообщил, что настолько своевольная невестка ему не нужна. Так что собирайся.

Да? Ну ладно, как скажете.

Влезать в Веркино старье не хотелось, поэтом к мерсу, ждущему у ступенек дома, вышла, в чем была: в халате. Впрочем, Мишка, очередной шкафообразный «товарищ», бритый наголо, как «бойцы 90-х», к моим маскарадам был привычный: открыл дверь мне, потом уселся за руль. Ехали молча. А о чем еще говорить с такой обалдуйкой, как я?

Высокий трехэтажный дом из белого кирпича встретил беглянку с обычным своим достоинством. А говорят, у домов души не бывает. Чушь. Наш точно настоящий аристократ в сотом поколении.

Мать отделалась уже привычными стенаниями на тему непутевой дочери: ей, вишь, женихов подсовывают, один краше другого, а она, обормотка, сбегает каждый раз, не понимает своего счастья. Я делала вид, что слушаю, а сама мечтала поскорей до своей комнаты добраться да выспаться нормально.

Моя любимая кроватка из дуба с новеньким матрасом и цветастым покрывалом радостно раскрыла объятия. Ура, да здравствует крепкий и здоровый сон!

– Выспалась? – Отчим смотрел с насмешкой. Я только вздохнула. И выспалась, и в ванной отлежалась, и даже накраситься успела.

– Сегодня поедешь со мной. Я нового режиссера нанял. Познакомишься с будущим начальством.

Упс. Я со старым только недавно сработалась. А тут новый. Ладно, как скажете.

Шерстяное платье чуть ниже колена, сапоги, шуба из норки. Вот она я. Любите и жалуйте.

Охранник отчима, «шкафчик» Валера, услужливо открыл двери лексуса. Через несколько минут мы уже заходили в одно из зданий. Сейчас поднимемся на второй этаж, найдем этого режиссера…

– Пап…

– Слышу.

Действительно, крики, шум и ругань, доносившиеся сверху, только глухой не услышал бы. Кого там убивают? И где потом труп прятать?

– Сан Саныч, это невозможно! Работнички, чтоб их! – Нам навстречу, на лестничный пролет, сбежал вниз высокий худощавый мужчина с черными как смоль волосами, полными чувственными губами и горящими синими огнями глазами. Ой, мамочки…

– Надя, знакомься, – чуть иронично улыбнувшись, повернулся ко мне отчим. – Это и есть наш новый режиссер, Антон Михайлович Порошин.

Ага, угу… Ой, глазки какие… Что там «папочка» насчет свадьбы твердил все это время? Уже хочу! Антоша… А имя-то какое… «Я летаю. Я в раю».

Ночи синие чернила

Падают на спящий город.

Я спешу к подруге милой,

Вновь презрев и страх, и холод.

Да, на улице опасно,

И не раз уже порою

Мне мерещился напрасно

Чей-то нож. То Ночь игрою

То лукавой, то жестокой

Искажает ощущенья.

Ночью путник одинокий

Чувствует, что нет спасенья,

Что вокруг одни громады

Равнодушных белых зданий,

Видит он одни преграды,

Черноту лишь Мирозданья.

Но иду я на свиданье,

Не желая зло предвидеть.

А в душе одно желанье -

Вновь любимую увидеть.

Бунин… Его творчество многогранно. Лирические, проникнутые щемящей тоской по так быстро уходящей, как песок сквозь пальцы просочившейся жизни, «Темные аллеи», меланхоличные «Антоновские яблоки», наполненное сожалением о краткости жизни «Легкое дыхание». Но эти произведения у нас на слуху, мы знакомимся с ними с детства, впервые влюбляясь в слог автора со школьной скамьи.