Владимир Колосков - Мидгард. Часть 2

Из дома доносилась музыка. Альфредус распахнул двери. На крыльце они с Ремли палками обтерли сапоги от грязи и пошли в сторону тех чудовищных звуков, которые снаружи могли сойти за музыку. В доме оказалось людно. На первом этаже кутили человек пятнадцать. По облику Ремли принял их за студентов. При виде Альфредуса все завопили, один из студентов поднялся и, размахивая руками, заставил собрание прокричать троекратное «Гип-гип, ура!».

– Вот и наш доктор! Привел к закланию знаниями новую жертву! – Собрание приняло Ремли за нового слушателя курса патафизики.

– Где имели злосчастие обучаться? – спросил умеренно трезвый студент у Ремли.

– Первый кельтский универсиум, – отрекомендовался Ремли.

В прежние встречи он приспособился к общению со студенческим братством, во все времена и во всех землях пребывавшим в состоянии беспробудного пьянства; без вреда для здоровья потреблявшим все дурманы и яды, известные человечеству, но по временам чередовавшим безумные запойные кутежи со столь же безудержным учением, при котором с неменьшим рвением потреблялась такая гремучая смесь знаний и премудростей, что вся выпивка мира не могла бы дать в голову сильнее, чем этот падающий с божественной высоты вечной истины гранит науки. Одним словом, Ремли знал, как сойти в студенческой компашке за своего.

– Кельтский? Не слыхал, но, стало быть, из Англии. Жарден де Бетрав, – представился студент. – Тулузский университет. А вот ваш соотечественник из Оксфорда, – отвел он Ремли к студенту, извлекавшему те самые чудовищные звуки из расстроенного и покалеченного о многие головы музыкального инструмента. – Генрих Банлион. Может, вы где встречались?

– Ох, нет, – ответил Генрих. – Эту встречу я бы запомнил.

– Я рассказал нашему новому другу, что ты учился в Оксфорде, – сообщил де Бетрав.

– Ах, старый добрый Оксфорд, – жеманно ответил Генрих и пропел:

Из стен своих с достоинством немалым

Нас на убой, продажу и расправу

Отправил Оксфорд.

Чем старик нам очень мил,

Куда милее, чем в ученье был.

– Ты уверен, что этот инструмент служит для ублажения слуха, а не для истязания грешников в аду? – спросил Ремли, косясь на то дупло с рейкой и струнами, что терзал в поисках созвучий Генрих.

– Если хочешь, можешь поиграть на моей лютне. – Генрих протянул Ремли инструмент и кокетливо улыбнулся.

– Мой инструмент – волынка. – Ремли отказался от едва прикрытого музыкальной метафорой интимного предложения такой же метафорой.

– Я бы взглянул, как ты управляешься со своей волынкой , – не отступал Генрих. – Музыка учит нас, что игра на двух инструментах приятнее, чем на одном.

– Пойдемте, – на выручку Ремли подскочил Альфредус. – Не обращайте внимания на Генриха, вечно он подсовывает всем свою лютню, – шепнул доктор своему возможному покровителю, когда они оказались на лестнице. – Оксфорд развращает людей. В моем университете такого не будет. У меня будет подлинный храм науки, без всяких лютней и волынок!

– Но пока у тебя только адская таверна, – так Ремли оценил дом Альфредуса.

– Истинно так! – согласился Альфредус. – Но грядут перемены!

– Тогда что у тебя наверху? Бордель прокаженных?

– Наверху никто не живет, там тихо и есть где отдохнуть с дороги такому особому молодому человеку, как вы, – растекся в любезностях доктор, но в опровержение его слов снизу раздались удалые студенческие куплеты:

Дрок горит зеленым дымом,

Еретик в чаду кричит:

«Кабы Бог наш был единым,

Не делился б на троих!»

Докторишка многих прав

Все сморкается в рукав:

Кто был не прав, права поправ,

Сам станет попранным в правах.

Он читает нам устав,

И с уставом на устах,

От него всерьез устав,

Мы идем гулять в кабак!

Философии чудак

Объяснял нам так и так:

Акциденций проявленья

Вызывают изумленье,

Но в субстанции монаду

Выделять, мальцы, не надо.

Мы не будем выделять,

Мы в кабак пойдем гулять,

Там живут такие бабы —

Никаких монад не надо!

Дрок горит зеленым дымом,

Еретик в чаду кричит:

«С сатаною разлюбимым

Скоро дружбу мне водить!»

В кабаке нам здорово

Изучать историю:

Родился, свершил, издох —

Где тут демократия?

Новый цезарь – кружку хлоп!

Слава императору!

Гай Светоний-то для нас

Аж двенадцать их припас!

Нам милейший богослов

Обещал, что из ослов

Сотворит он мудрецов

Помудрей святых отцов.

Нам, однако, не понять

Тетраграмматон:

Не пропить, не проиграть —

В пень-колоду нужен он!

Дрок горит зеленым дымом,

На костре палят меня!

Потушите, братцы милы!

Мне в кабак идти пора!

Шум музыки на втором этаже Ремли не понравился, и доктор повел его выше. На третьем этаже Альфредус провел Ремли в комнаты, которые не убирались со времен Девкалионова потопа. Ремли ужаснулся.

– Кабы я мог развернуть реку прямиком в твой дом, я бы вычистил тут все, но, даже будь мне по силам повороты рек, ее воды смыли бы лишь тех весельчаков, что не дадут нам спать. Зачем ты привел меня сюда? В твоих хоромах только лишай разводить! Это вообще что? Голубиный помет? Видно, только его клейкость не дает дому распасться на части от той милой музыки, что мы слышали, раз ты держишь здесь такие залежи этого ценного сырья! —

укорял Ремли Альфредуса за недобросовестность.

– Тысячи извинений, господин! – Альфредус сам удивился, в каком плачевном состоянии оказался верхний этаж. Получив от дордрехтского мецената в пользование дом, доктор так обрадовался, что поленился подниматься так высоко. Он и подумать не мог, что за какие-то двадцать лет комнаты превращаются в такое. – Конечно же, здесь все уберут и вычистят! Ваш сон будет как никогда крепким!

– Как никогда мне не надо! – воскликнул Ремли. – Последний крепкий сон мой затянулся на тысячу лет, если я засну еще крепче, то уж не проснусь!

– Ах, что за гротескное изящество в речах! – расплылся в улыбке Альфредус, продолжавший ублажать Ремли. Лишь бы рыбка не сорвалась с крючка. Надо любой ценой удержать его! – Лишь изволь, господин, отдохнуть немного за кружкой местного пива, которого не сыщешь лучше. А тем временем я распоряжусь убрать к вашему возвращению.

– Уж постарайся убраться к приходу гостей, нерадивый хозяин! – прикрикнул на доктора Ремли.

– Я получил этот дом лишь неделю назад от одного высокопоставленного члена ратуши, – оправдался доктор, и то неповторимо ласковое «Отвяжись, собака!» снова ангельской музыкой прозвучало в его ушах, но что значат слова, когда человек передает с ними расписку на недвижимое имущество!