Анна Львова - Три мешка добра

– Воры… – Тихо и ядовито прошептал униженный мужчина, поднимая с пыльной дороги помятую шляпу и нахлобучивая её себе на голову. – Ну, погодите у меня, воры!

Воры… Да, теперь это определение встало рядом с молодыми супругами.

Участливые в чужих неприятностях люди мгновенно припомнили бриллианты, которыми расплачивались Схизантусы, не понимая местной валюты. Кто-то вспомнил о неких подозрительных взглядах, которые они якобы кидали на здание суда и витрины дорогих магазинов. Кто-то придумал обрывочные фразы, якобы услышанные из-за ограды их дома.

Нарочно или не нарочно, но люди, пытаясь помочь делу, изрядно подпортили репутацию ни в чём неповинных Лиама и Эльвин, превратив их некогда спокойную жизнь в настоящий бедлам.

К ним зачастили унизительные проверки, со всех сторон посыпались вопросы, на многие из которых у Лиама и Эльвин просто не было ответов. Они не знали где родились, кто они по национальности, не могли рассказать откуда взялись бриллианты и так далее. Лиам всё яростней отбрыкивался от вопросов, не желая ни перед кем отчитываться о своём нелёгком прошлом, а Эльвин всё больше терялась, понимая, что люди никогда не поверят правде, даже если она и решится им открыться.

В самом деле, не рассказывать же давийцам об Избранных? О походе, совершённом ими в страну Морвинию, о драконе Герберте, о мёртвой воронке? Люди примут всё это за сказку, а в сказки уже давно никто не верит.

– Как же нам быть, Лиам? – В сотый раз вопрошала Эльвин, склонив голову на спинку стула, пока Лиам с негодованием метался из угла в угол после очередного визита властей. – Нас действительно подозревают в краже бриллиантов, в бегстве от закона. Что нам делать, дорогой? Я так устала.

И они искали выход вместе, но мало, совсем мало что приходило на ум.

А между тем одна за другой перед ними захлопывались двери магазинов, ставни лавок, сердца людей.

И в этот самый вечер, поздний дождливый вечер, когда Лиам всё же задремал у кроватки Рори, для Схизантусов осталась открыта лишь одна единственная лавка во всём городе. Лавка Хелен Койнс и её мужа Кая. Точнее, благосклонной ко всеми отвергнутым супругам была только Хелен, в тайне продававшая им продукты. Именно к ней ушла в этот вечер Эльвин и до сих пор не вернулась.

Лиам вздрогнул во сне и проснулся. Стук дождя по-прежнему дробил тишину дома. За окном клубилась темнота. Где Эльвин? Где же Эльвин?

Лиам встал и нервно прошёлся по комнате, остановившись у часов на стене. Циферблат цвета утиной скорлупы, синие стрелки-нити, цифры – все лгали ему сейчас. Эльвин не могла уйти всего полчаса назад. Нет. Он ждёт её уже гораздо дольше. Все минуты набухли в часы. Он ждёт её вечность. Целую вечность.

Лиам не выносил этого чувства. Он не давал ему названия, он боялся его и был перед ним беззащитен. То чувство, что он испытывал всякий раз когда Эльвин уходила, когда она оставляла его. Когда сердце его начинало биться с такой силой, что было больно в груди, когда голова болела так, что перед глазами комкалась реальность и мир превращался в одно сплошное белое пятно, где постепенно вырисовывался облик Эльвин.

И в этой немой пустоши он пребывал до тех пор пока она не приходила и не спасала его от сумасшествия.

Хвала Небесам, на этот раз страдания Лиама были недолгими. Легонько хлопнула входная дверь и Лиам, вырвавшись из плена душевных мук, снова вернулся в реальность. Он кинулся к двери и ровно, словно боялся спугнуть долгожданную минуту, вышел в коридор.

Эльвин сидела на краешке комода и грустно теребила в руках мокрую шляпку.

Прелестная, как роза в крупных каплях дождя, она одним своим видом мгновенно растворила все страхи в сердце Лиама, оставив там лишь любовь пылать ярче огня.

Он уже не помнил себя от сладкого благоговения. Он смотрел на неё. Он любовался ей и находил совершенство во всём, что видел. Мог ли Лиам когда-то поверить в то, что это нежное, золотоволосое, голубоглазое создание ответит любовью такому несносному, своенравному упрямцу как он? Он хотел этого. И то, что это действительно было маловероятно, часто забывалось им или безрассудно отметалось в сторону. Как же прекрасно когда то, о чём ты мечтаешь, так страстно тебе суждено, пусть даже жизнь сначала хитрит и показывает обратное. Потом, прижимая к груди своё сокровище и тая от счастья, ты великодушно прощаешь её.

Эльвин подняла на него глаза и – бам! Сердце Лиама снова, опять, в тысячный раз превратилось в барабан. И в него били, били, били. Била любовь, била страсть, била нежность, бил экстаз.

– Как Рори? – Спросила Эльвин и слова хрусталиками собрались в воздухе.

– Спит. – Лиам не спускал с неё завороженного взгляда.

Он окунался и впитывал каждое мгновение настоящего, каждое сказочное мгновение подобное этому, и добавлял в свою сокровищницу. Как звёздная пыль они наполняли его своим мерцанием. Красивая картина. Восхитительная.

Лиам подошёл к Эльвин таинственно, ровно, как сказочник. Медленно, едва касаясь, он провёл руками по её волосам, собирая с них мелкие дождинки.

– Как я ждал тебя, дорогая… Как же я тебя ждал…

– Лиам, я не знаю как сказать тебе… – Она покачала головой.

– Просто скажи и всё. – Сейчас ему было неважно, какие новости она принесла. Главное что она здесь , рядом с ним. – Что бы ни было – мы справимся. Ведь у меня есть ты.

– А у меня – ты. – Улыбнулась Эльвин. – И наше сокровище, наш Рори. – Она вздохнула. – Как хорошо, что ты со мной, Лиам, любимый… («– Какое же это всё-таки сильное слово – «любимый». – Подумал Лиам, когда ему в голову снова ударила его пьянящая сладость. – Когда она его произносит, я просто парю над всеми невзгодами мира».) Я была у Койнсов, но не видела Хелен. Мне открыл её муж. Сказал, что всё знает о том, как Хелен тайно помогала нам. Сказал, что стыдится её наивности, её слепой доброты. Он оскорблял её при мне, сказал, чтобы я убиралась прочь и забыла дорогу к их дому. Он пытался оскорбить и меня, и тебя, и нашего малыша, но я убежала раньше, чем на землю упало его первое тяжёлое слово. Я знаю, что ты сейчас злишься на него (и Лиам злился), но теперь это просто бессмысленно. Река непонимания разрезала наши дороги, и мы уже никогда не увидим этих людей. Я бежала всю дорогу, и из каждого окна на меня взирало кукольно-застывшее лицо. Женщины, мужчины, дети, собаки, лошади… все осуждали меня. Но за что? А я всё бежала и бежала по тёмным улицам в свой дом, в своё убежище, к тебе и к нашему сыну! – Она прижалась к его груди, где билось горячо любящее её сердце. И она успокоилась, потеплела, тихо вздохнула. – Я бежала по чужой земле, по чужому городу, как шальная. Совсем дикая, совсем дикарка. И никто не приручил меня, никто не посмел открыть дверь своей каменной крепости, никто не протянул мне руку, никто не сказал «не бойся, ты одна из нас». Потому что я не одна из них. Мы чужие здесь, Лиам, нам никогда не понять этих людей, а им не понять нас. Хелен больше не сможет помочь нам. Мы остались одни. На этом крошечном отрезке огромной земли… И, если бы тебя не было со мной сейчас, я бы сказала, что этот день сдавил меня, наступил на меня грязным сапогом. Я бы сказала, что страх победил меня. Но ты со мной. Ты обнимаешь меня. И смотри – от жара твоей любви я выпрямляюсь, я стряхиваю с плеч горы обиды, я стягиваю с рук оковы ограниченности, я становлюсь стойкой, я выгибаю спину. И я готова к новому дню. Каким бы он ни был. Готова к борьбе. Этот день прошёл. Прошёл. Его растащили на сплетни и загадки.