Никита Каховка - Насмешки богов, или Три недели разлуки. Сценарий любви

– Думаешь, это она? – спросил он полушепотом, не решаясь обернуться.

– Угу, – ответил Сема, вынимая из карманов латаных серых брюк мятую пачку дешевых сигарет.

– Глянь, может, она на месте?

– Боюсь. Живу надеждой.

Парни молча закурили и продолжали смотреть в сторону улетевшей сумки.

Но ведь кто-то же в этой ситуации должен быть виноват? Просто нужно назначить виновного и все. И всем остальным будет легче.

У первого не выдержали нервы – Василия. И он таки да нашел того, по чьей вине они не выпьют сегодня водки.

– От скажи мне, только плавду! – начал нападать с обвинениями Вася. – Ты засеем отпустил делево?

– Тише, ты. Возможно, бутылки не разбились? Звона стекла ведь не было?

– Знасит, будет! – уверенно, не подумавши, сказал Вася. И в ту же секунду послышался звон битого стекла.

– Все, – подытожил Семен, – отдохнули.

Василий и Семен, опустив головы, стояли возле сетчатой сумки, источавшей запах водки. Их вид был жалок, и, казалось, носи они головные уборы, скорее всего сняли бы их. Словно провожая в последний путь дух зеленого змия.

Боги Рим и Канн, напротив, веселились, насмехаясь над нерадивыми любителями отдыха на природе, и радовались тому, что смогли уберечь от гибели молодое дерево.

Не было больше молний и грома. Все стало, как прежде – светло и ясно.

– Я же говорил, с людьми не соскучишься! – разглагольствовал, смеясь, высокий бог, но, изменившись в лице, махнул рукой и развернулся к экрану. – Все, брат, я занят. Не скучай.

Канн принялся вновь рассматривать пары людей, разного возраста. А Рим развалился в кресле, закинув ноги на пуфик, появившийся ниоткуда. Его венок скользнул по светлым волосам и снова прикрыл глаз. Но толстяк этого не заметил. Он вновь заскучал.

– Эх, тоска.

– Чтобы не маяться от скуки, можешь помочь брату.

– Здравствуй, Амур! – не оборачиваясь, сказал бог.

– Здравствуй, Рим!

– Здравствуй, Амур! – поздоровался Канн, подплыв в кресле. – Каким ветром тебя занесло в наши края?

Маленький мальчик подпрыгнул и опустился в кресло из облака. Он сложил золотой лук и колчан со стрелами на коленях и сказал:

– От вас нет никаких вестей. А это на вас совершенно не похоже.

– Что же ты хочешь от нас? Люди предпочитают по-настоящему мечтать о любви, нежели по-настоящему любить. Многие человеческие сердца закрыты, от этого поиск становится продолжительным. Многие предпочитают такую чепуху, как престиж, лидерство, поэтому чувства там глубоко закопаны. Это люди! Не требуй от них большего.

– Все как всегда, – сказал Амур.

– Амурчик, дорогой, – взмолился Рим. – А давай ты кого-нибудь прострелишь, а я их разлучу. Вот потеха будет!

– Рим! Ты же знаешь, я стреляю не для потехи.

– Знаю, знаю. Но скучно же, сил нет!

– На этом я прощаюсь. До скорой, надеюсь, встречи.

Амур исчез та кже внезапно, как и появился. Вслед за ним растаяло кресло, и братья остались одни.

Интересная, я вам скажу, вырисовывается картина. Один кого-то ищет, второй изнывает от скуки и с нетерпением ждет, когда первый добьется результата от поиска. Но напрашивается вопрос – кого ищет первый и для чего результат поиска нужен второму? А возможно, и обоим?

По данным метеослужбы температура воды в море составляла не более семнадцати градусов. Иными словами – не совсем теплая. Но несмотря на это отдыхающих на пляжах Аркадии имелось предостаточно. Это были и одесситы, и гости города. Большинство просто загорало, но были и те, кто с удовольствием плавал, радуясь прозрачной, бодрящей, солоноватой воде.

Сергей вошел в море, по колено.

«Вот почему плавают единицы, – размышлял он, пятясь на сушу, – вода достаточно холодная». Но окунуться хотелось. Особенно когда видно чистое дно.

Молодой мужчина постоял на берегу около минуты. После большими шагами вошел в воду уже по пояс и нырнул. Но долго плыть не пришлось. Здесь казалось гораздо холоднее. Поэтому он вынырнул, проплыл еще метров десять по поверхности, развернулся и поспешил к берегу. В горячие объятия возлюбленной. Во всяком случае, он надеялся, что попадет в эти объятия.

Таня, конечно же, в такую воду даже не окунулась. Только лишь она намочила ноги, как заявила, что купаться категорически отказывается. Зато ванны солнечные принимала с большой охотой.

Намазав себя кремом для загара, Татьяна лежала на спине, слегка раскинув ноги и руки и надев солнцезащитные очки.

Слегка подрагивая, Сергей прилег на покрывало.

– Ну, как вода на глубине? – спросила она, повернув голову и приподняв очки.

– Холоднее, чем на берегу, – ответил парень, протягивая мокрую руку к животику возлюбленной.

– Ко мне не прикасаться, – запретила девушка, возвращая очки на место, но продолжала смотреть на Сергея, так как знала, что запрет на него вряд ли подействует.

– Не могу не прикасаться, – ответил Титов, глядя на животик, которого едва касалась мокрая и холодная ладонь. – Я долго плавал. Я соскучился.

– Нет! – вскрикнула Татьяна, смеясь, когда несколько холодных капель упали на горячее тело. – Ты мокрый! Ты холодный, Сережа, пожалуйста, не трогай меня!

Сергей убрал руку, наклонился и поцеловал все тот же животик. После улегся и, повернув голову к девушке, взял ее хрупкую кисть.

Таня не возражала. Это был ее мужчина, и всякий раз, когда он брал ее за руку, она чувствовала и заботу, и защиту, и нечто большее. Гораздо большее.

Она смотрела на его крепкую спину, покатые плечи и сильные руки. Все его тело было покрыто каплями морской воды, которые отблескивали цветами радуги, словно это были чистейшие бриллианты, сверкавшие в любом луче света.

Да. Сергей был ее мужчина. Ведь недаром он часто повторял ей: « Ты жизнь моя». И от этих слов на душе всегда становилось спокойно. Но, как всякую женщину, Татьяну порой посещала мысль, что все это может закончиться. И тогда внутри нее «просыпался вулкан», а снаружи, без видимых на то причин, появлялись «тучи». И если их не «развести руками», то обычно «шел дождь».

Пробежавшая по телу дрожь, родила на коже мурашки. Девушка подвинулась ближе к Сергею в самое ушко прошептала несколько слов.

Парень улыбнулся и ответил также, шепотом. За что был награжден поцелуем.

Расхаживая взад-вперед перед экраном, при этом не сводя с него глаз, Канн то и дело потирал руки и разминал пальцы. Его глаза то щурились, то выражали удивление, иногда он усмехался. Все это говорило о том, что просвет в деле, о котором он говорил раньше, проявлялся еще больше. Пересмотрев сотни влюбленных пар, Канн отобрал два десятка и теперь, дабы снова не войти в заблуждение, пересматривал их тщательнейшим образом. Усевшись в кресло, он так наклонился, что почти касался носом жидкого экрана, в котором снова и снова менялись мужские и женские лица. Канн настолько был занят поисками, что не расслышал, как его позвал Рим.