Слава Сэ - Разводы (сборник)

– Что это? – спросил я. – У нас два прадеда священники, один академик и один цыган. Откуда эта тяга к пороку и голым ягодицам? И где ты взяла грудь? Тебя же примут за женщину, которая хочет любви!

Я предложил одеться просто и эффектно: свитер до колена, лыжные штаны. Рассказал правила свиданий для женщин.

1. Первый поцелуй не раньше помолвки.

2. В подъезды не входить.

3. Ницше не обсуждать.

4. Домой не позже семи.

И это ещё повезло, что я отец-пофигист. Будь я мать-истеричка, правила были бы намного жёстче.

Когда-то и на мне лежал покров невинности. Но однажды ураган страсти по имени Юля затянул меня в подъезд и отцеловал там до синяков.

Мужчины не любят целоваться дольше четырёх часов. Начинают возиться, просятся присесть, отвлекаются. Я навсегда запомнил все трещинки в этом подъезде и как по-разному булькали его радиаторы.

На второе свидание Юля пригласила к себе. Как воспитанный гость, я принёс подарок – книгу «Камасутра». Подарил, а сам сел в ногах, стал смотреть, как Юля читает. Она прочла все триста страниц. И ничто в её лице не поменялось. Она сказала «ну всё, принцип понятен». Некоторое время мы сидели молча. Потом я предложил выйти в подъезд, поцеловаться. Тут припёрлась её бабушка, наше время истекло.

В третий раз я пришёл рассказать о Фридрихе Ницше. Начал с цитаты:

«Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры. И потому он ищет женщину как самую опасную игрушку».

И вот вам превосходство немецких техник над индийскими: минуты не прошло, Юля меня поцеловала с неистовой силою.

– Вот так выполняется настоящий французский поцелуй! – сказала она, игриво оттолкнув моё обескровленное тело. Следующие четыре часа мы целовались с очень опытным видом. Чмоканье сотрясало округу. А потом оказалось, что Юля курит. Я не смог этого перенести. Мы расстались.

Всё это я подробно изложил Маше, как пример ненужного молодёжного пыла. Заодно объяснил, что целоваться надо без слюней, короткими очередями, слегка привлекая и одновременно отталкивая жертву. Губы должны быть чуть напряжены, тренироваться лучше на помидорке. Помидорка вот, бери, дарю.

Маша ответила:

«Возлюби ближнего своего» – это значит «Оставь ближнего своего в покое!».

И ушла. Судя по цитате, Ницше они уже прошли.

Я подглядывал сквозь занавеску с девятого этажа во двор. У кавалера шарфик, шапочка, перчатки, притворяется приличным, усыпляет бдительность. Формально они пошли выгуливать нашего пёсика. В мирное время собачка ходит противолодочным зигзагом, брызгая на мир из пипетки. Тут же её потащили, как банку за свадебной машиной. Она билась о деревья, – всем плевать. Настолько интересный разговор сразу начался.

Они скакали по непонятным кустам четырнадцать часов. По возвращении собачка выпила свою миску и оба унитаза. И два дня при слове «гулять» бежала под кровать и там о чём-то причитала. И я её прекрасно понимаю. Вид со стороны на зрелые чувства кого угодно сделает неврастеником.

Перед поездкой в Ростов и Казань я сказал жене речь, чтобы она не волновалась и не ревновала.

Я сказал: дорогая Лариса, я еду в Ростов-на-Дону. Звучит как город соблазнов, но волноваться не о чем. Моё либидо целиком сожрато ипотекой. К тому же в сравнении со средним южанином я – человек-невидимка. Вот послушай:

Один житель Ростова пришёл поиграть в теннис. Тут, у нас, в Юрмале. И с первой подачи соблазнил жену хозяина кортов. Она – тихая прибалтийская моль. Волосатый огонь опалил её бледные крылья. Все деньги хозяина кортов ничто против кудрей, большого носа и пылающих глаз. Стоны из раздевалки очень чётко это показали. И ростовчанки, привыкшие к ростовчанам, даже не заметят, что приезжал невзрачный латыш.

Потом Казань. Зимой. Я никуда ещё не уехал, а уже хочу домашних фрикаделек, дорогая Лариса.

Эти зимние досмотры в аэропортах! Паспорт, билет, шуба, шапка, свитер, штаны, чемодан и компьютер – как всё это удержать в пяти пальцах? Какие измены? Я видел, как я выгляжу на просвет в этом их рентгене. Одно такое воспоминание наполняет меня невыносимой ностальгией, дорогая Лариса…

Примерно такую речь я хотел сказать жене, чтобы она не скучала. Но она призналась первой, что записалась на теннис и в бассейн. Чтобы нам обоим было весело в разлуке. Мне там, а ей тут, в общественном душе с поджарыми незнакомцами. И теперь, разумеется, я абсолютно ни о чём не волнуюсь.

В Ростове мнение гостя не важно. Куда важнее закрепиться в его памяти. Чтобы он вовек не забыл путешествие. Чтобы вскидывался по ночам с криком «воды!». Чтобы в родную дверь не пролез. И если он уезжает домой своим ходом, значит, гостеприимство было недостаточно русским.

Так вот, дорогой Ростов! Я никогда тебя не забуду!

Я долго летел туда, не выспался. Но организатор Иван Владимирович сказал:

– Ты слишком устал, чтобы спать. (Авторская логика сохранена.)

И повёз меня на массаж.

Мои трусы в тот день не позволяли массаж. Это какой-то заговор: надев страшные панталоны, непременно окажешься в бане, на пляже, на подиуме. Надев же плавки, тугие как жгут, проведёшь две недели в шубе, не раздеваясь.

Иван Владимирович спросил, знаю ли я, что такое массаж. Разумеется, знаю. Жена чесала мне спину на двухлетие свадьбы. И по голове гладила однажды, после удара по ней же.

В массажном салоне мягкий свет, музыка, занавески. Настоящий иранский бордель. (Я посещал иранские бордели много раз, мысленно, в восьмом классе.)

Массажист Серёжа завёл в кабинет, сказал деликатно:

– Сейчас я выйду. Когда будете готовы, приоткройте дверь, и я вернусь. И, если хотите, можете надеть наши трусы.

И вышел. И слово «дефлорация» тактично не употребил.

Конечно, я захотел их трусы. Это был прозрачный лепесток на тесёмочках. Женщины надевают такое лепестком вперёд. Я в тот день всё делал, как женщины. Волновался от мужских предложений, стеснялся своего белья. Даже приоткрыл дверь, чтобы кто-то сильный вошёл и поступил со мной грубо. Я не расстроился, когда стал выглядеть в трусах более голым, чем был без них. Просто лёг и расслабил булки. И сразу вошёл Серёжа.

Технически он не сделал ничего выдающегося. Я пережил обычное неземное наслаждение. Лишь когда очередь дошла до жопы, пришлось говорить себе: