Ги Дзен - Загадка доктора Зака

Сэм вышел из кабинета и вскоре уже сидел на рабочем месте, рядом с коллегой, которая сосредоточенно красила губы.

– А ты? – прошептал Сэм, озираясь по сторонам. – Ты тоже мертвая?

– Конечно! – без запинки ответила она. – А тебе, Сэм, нужно к психиатру. Ты в последнее время выглядишь слишком напряженным, взволнованным и… очень наивным…

В конце концов Сэм решил пойти к психиатру. Он никак не мог разобраться с вопросами жизни и смерти и чувствовал себя очень потерянным.

– Одна таблетка натощак, после еды, – уверенно бросил доктор Зак, протянув рецепт.

Таблетки не помогли Сэму удержать Ксюшу. Она заявила, что больше не в состоянии общаться с мертвецами и нашла кого то живого и пока ещё веселого. Она продала дом, пока Сэм был погружён в задумчивость, и на вырученные деньги наняла хорошего юриста, который вынул из Сэминой страховки на жизнь все деньги. Сэм попросил немного деньжат, чтобы купить зимнее пальто, но ему сказали, что мертвецам одежда не нужна, но если он настаивает, то можно покрасить ограду на его могиле в нежный розовый цвет.

Так что Сэм по-прежнему живет, как и миллионы таких же, как и он. А что же делать, если просто нет денег, чтобы умереть по-человечески?

Я всё помню ясно, до последних деталей. Мама собиралась меня родить. Я был внутри, это были последние секунды – я в этом не сомневался, – и чувствовал, как меня толкают зачем-то со всех сторон. Толкание раздражало и мешало спокойно насладиться жизнью в тишине и темноте. Плавая в прекрасной питательной среде, внутри мамочки, я часто размышлял о том, какая жизнь меня ожидает. Меня что-то пугало – там, снаружи. Наверное, моя исключительно развитая интуиция постоянно напоминала, что ничего хорошего там нет и нужно, по мере возможности, наслаждаться жизнью уже сейчас; что я и делал.

И наконец момент настал. Я был гибкий и так изогнулся, что увидел стоящих людей, которые с интересом и нетерпением ожидали моего прибытия. Я нервничал, суетился, ворочался туда-сюда и не мог найти себе места. Это была незащищенность маленького птенчика, против которого ополчился весь мир.

Мне хотелось крикнуть:

«Да оставьте меня в покое! Идите своей дорогой! Ну зачем я вам сдался? Мне и так хорошо!»

Я отчаянно не хотел вылезать – что люди могли предложить мне такого, чего я не имел там, в мамочкином чреве? Неужели что-то на свете могло быть лучше, чем спокойное, тихое существование внутри? Я ощущал опасность, хотя лица у людей, которые меня ожидали, были довольные и счастливые. Они выглядели сытыми, ленивыми котами и кошками, однако выражение их глаз и то, как они скрючили пальцы… Всё было ужасно, пугало и заставляло думать, думать и думать…

Процесс обдумывания был для меня вообще чрезвычайно важен и полезен ещё тогда, а сейчас, я полагаю, ещё больше. И хотя это не доставляет радости, зато предохраняет от неожиданностей и излишней наивности.

Я был не так наивен, как те придурки, что выскакивали из мамочек с улыбкой на лице, а потом получали по роже и заднице. Нет, я был не такой, как они! Более осторожный, я не доверял драгоценную жизнь первому встречному.

Я пытался сделать все возможное, чтобы остаться внутри. Если бы я смог вмешаться и предотвратить зачатие, то с удовольствием бы это сделал, но было уже поздно что либо исправить. Я всеми силами старался зацепиться за мамочку и хватался за всё на своём пути. Я колотил ножками и ручками, тянул пуповину на себя и в конце концов так устал от неравной борьбы, что повис вниз головой.

Люди снаружи начали нервничать. Они никак не могли понять, почему я не хотел покидать жилище.

– Что случилось? – спросила женщина с глупой улыбкой на полуперекошенном от косметики лице. – Почему не хочешь вылезать? Давай, мы ждем!

– Давай-давай! – поддержал её мужик, тучный до такой степени, словно плавал в собственном жире, – Давай, ангелок! Я папочка! Прыгай вниз, сыночек, я о тебе позабочусь!.

Я внимательно посмотрел на эту тушу и так испугался, что повернулся поперек мамочки. А вдруг я унаследую его жирную хромосому? Я наверняка буду страдать от сердечных проблем, высокого давления, идиотизма, отрыжки и импотенции. Он был безобразен. Я дрожал от страха, притягивая к себе пуповину так, что она начала звенеть.

– Пожалуйста, вылезай! – просил мужчина с серьезным лицом, на котором был виден один смешливый глаз. – Вылезай и ничего не бойся! Мы тебе дадим самые лучшие витамины, гормоны и пестициды.

– Нет! – я почти плакал. – Нет! Вы меня не убедили! Почему я должен оставить райский уголок?! Что меня ждет там, в вашем мире? Чушь по радио и телевидению? Вонючие чипсы? Сыр, сделанный из пластилина? Мясо из чугуна? Фрукты, опрысканные таким количеством яда, что мухи падают замертво, только думая о них? Я буду быстро расти на этом удобрении, работать от зари до зари, собирая в кучу зеленую бумагу, чтобы оплатить последние дни в доме престарелых? Вы что, за идиота меня принимаете?!

– У него тоска, – заметил жирный отец, – наверное, я отдал ему депрессивную хромосому.

Я удивлялся тому, что мамочка все время молчала.

– А что, у мамочки нет своего мнения? – поинтересовался я.

– Ты что, сынок? – услышал я её голос. – Я о тебе позабочусь, пока тебе не стукнет восемнадцать. Достану лучшее искусственное молоко. Найду хорошую няньку. Даже дам ей денег на замечательные чипсы и натуральный пластилиновый сыр. Обещаю, что ты будешь меня видеть минут пять перед сном. Если, конечно, не придётся сидеть на работе допоздна, чтобы было чем платить за наш замечательный дом на берегу не очень свежего озера.

– Вот видишь, – гнусаво прогудел жирный папа, – мамочка ради тебя готова пожертвовать всем.

– А ты? – мне было очень интересно.

– Я смогу разок проснуться днем, сыночек, – пообещал он, – и посмотреть на тебя, если будешь сидеть на моем диване. Разве этого недостаточно, чтобы ты сейчас же выполз из мамки со счастливым лицом? Пожалуйста, – папа почти плакал, – вылезай!.. Ты не задержишься здесь долго. Лет семьдесят, а может, и намного меньше, если будешь похож на меня. Когда, сыночек, я узнал, что жизнь не вечная, я так радовался, что оторвал от счастья все колючки на розах у нас перед домом, на который твоя мамочка работает день и ночь…

– Слушай папочку! – подхватила мама, – Он иногда говорит складно, несмотря на то, что дни и ночи умирает от жира и лени…

– Давай-давай, – подталкивал папа. – Я тебя осчастливлю! Будешь по-настоящему наслаждаться жизнью!

– Да, – продолжала женщина с перекошенным лицом; она засмеялась, и я увидел, как из ее разорванного рта посыпалась пудра, – представь себе, что жизнь – это кино, а ты актер. Не относись ни к чему серьезно. Я вижу, ты много думаешь, а это вредно для здоровья. Вот посмотри на меня, – она засунула голову внутрь мамочки, и я перестал видеть что-либо, кроме красной помады. От запаха крема у меня так закружилась голова, что я повернулся по кругу и снова занял исходное горизонтальное положение.