Коля Александрович - Войны Кофе и Чая. Книга 1. Рудная Гора

Кто не знает, что такое анти-шоколад – напрягите фантазию. Это такое дурно пахнущее вещество любого цвета на букву д… В конце буква о… Его ещё часто на заборах пишут: Жизнь – ….

Да, да – ларчик просто открывался.

Впрочем «Жизнь – дерьмо!» была скорее для тех, кто, собственно, и писал это откровение на заборах. А для тех, кто не писал, не читал и в упор не видел этих надписей к коим относились и многочисленные комбинации из трёх букв, для тех, скорее всего подходила другая короткая надпись

– «Жизнь удалась!»

И «Счастье есть – его не может не быть!»

Люди, относившие себя к этим двум высказываниям, не писали их на заборах. Зачем? Эти слова горели в их сердцах. И если забор можно было легко закрасить, затереть, соскоблить, изменить, наконец вырвать с корнем и заменить новым забором, то слова, горящие в сердцах и душах нельзя было уничтожить ничем. Душа не забор – не вырвешь и не заменишь. И топором не вырубишь. Руки коротки.

Воистину: «рукописи не горят». Когда они запали в душу.

Интуитивно Аполлон уже давно понял, что любовь с одной стороны штука простая, но с другой очень хитрая. Хитрость в том, что когда твоей любви хорошо, то тебе ещё лучше. Причём настолько лучше, что ты, иногда, просто летаешь в облаках. И этот глупый вопрос – чому я не сокол, чому не летаю, теряет всякий смысл. (Летаю, да так, что вам и не снилось. И Днепр перелетаю. А уж на Луну сколько раз мотался, так уже и не сосчитать).

Американцев, кстати, там не встречал.

И наоборот. Когда твоей любви плохо – тебе становится настолько хреново, уж такая депрессия возникает в организме, что порой кажется, что ты в адовом котле варишься, а черти, едрит их в ангидрит, всё подкидывают и подкидывают уголёк в пламя под кипящий котёл. А уголёк он горит ещё лучше, чем дрова. Это вам любой чертёнок скажет. Я уже молчу за главных, матёрых чертей.

И вот, в тот момент, когда ничто не предвещало беды, а всё предвещало великую радость и величайший триумф его жизни, (энергии которых хватило бы ему на триста лет вперёд), его из состояния полёта, (а он был где-то уже на подлёте к Марсу), резко и грубо сбросили с высоты, и не куда-нибудь, а прямо в закипающий адский котёл. Как бильярдный шар в лузу загнали. Мощно и точно. Профессионально. Тюк – и ты уже ниже плинтуса. Ты уже болтаешься в авоське под лузой. Ты уже отработанный материал. Кто-то там наверху, тот, кто с кием наперевес, кто возвышается над большим бильярдным столом обтянутым зелёным сукном, конечно, радуется успеху. Но тюкают-то тебя. Кием. Точно в центр. (В лоб). И самое страшное – когда тебя тюкнули кием точно в лоб и ты оказался в авоське под лузой, ты наверняка не знаешь, не останешься ли ты там навечно, вернут ли тебя снова в Игру?

Не был ли ты тем последним победным шаром? Не закончена ли Игра?

И эта скребущая мысль делает тебя маленьким. Ты вдруг чувствуешь, что росту в тебе, как в таракане. И если ты не такой как раньше – за метр девяносто, а такой как сейчас (малюсенький), то где же интересно ты будешь жить? Ответ очевиден – за плинтусом. А где тебя потом похоронят? Да там же.

Из того, что он купил, у него не взяли ничего. Вы только вдумайтесь в это ужасное слово – «ни-че-го». Ноль. Зеро. Пустота. Вакуум.

Взяли только зубную щетку и пасту. И туалетную бумагу. И то, только три «бомбочки». Из двенадцати. (Со словами «вы шо себе думаете, она сюда на полгода приляжет»? С ужасной улыбкой Люцифера на лице. В которой перемешан в один коктейль женский сарказм и женская неприязнь. Столкнувшись по жизни с таким коктейлем, каждый третий мужчина начинает верить, что ведьмы существуют. А каждый десятый в то, что Люцифер и сам женщина.

В белом халате. С сарказмом на лице. С холодом в душе. Господи, спаси и сохрани! От такой наглости наш «Ахиллес» аж охренел. И онемел. И побледнел. Да что там побледнел. Его даже слегка перекосило. Свят, свят.

Как сказал бы врач-сексопатолог – впал в ступор. Если бы такую дерзость себе позволил мужчина, он бы его стёр в порошок, набил бы этим порошком курительную трубку, вместо табака, и выкурил бы её. Он бы у него в дымок превратился. Ветер живо подхватил бы этот дымок и быстро разнёс его по великой казахской степи. И пришла бы этому дымку амба. Чтоб ему ни дна, ни покрышки.

А тут такая пигалица в белом халате, медсестра, от горшка два вершка, а уже «вы шо себе думаете»? И ведь знает, зараза, что такую крошку никто пальцем не тронет. И борзеет.

Ты мужа своего поучи щи варить! Колибри, блин .

Не взяли даже тапочки, под предлогом того, что не положено, а одели жену в местный секонд-хенд – в старый халат, в растоптанные тапки и роддомовскую выцветшую сорочку. Хорошо, хоть трусы и лифчик свои оставили.

Тапочки были разные. Левый – синий, правый – голубой.

Большой Брюнет уважал Маркса. И ничего не имел против его нетленки «Капитал». Но выделенное в предыдущей главе черным предложение стало его собственной формулой неразвитого социализма. Её ему сама жизнь начертила.

Жизнь по своей сути видимо математик, физик, или химик. Хлебом её не корми, а дай хорошему человеку начертить пару формул. Ну так, знаете ли, на досуге… И кто эти формулы не учит… Тому жизнь поперёк горла костью становится.

Конечно, если не присматриваться, то можно этого и не заметить. И быть бесконечно далеко от любых формул. И львиная доля мужей так и поступила. То есть жила в гуманитарном бесформульном мире. Так было значительно проще. В этом мире можно было вообще ни на что не реагировать. Или реагировать на всякую чешую, которая и выеденного яйца не стоила. Создавать бурю в стакане. И чувствовать себя при этом мятежным. «Ведь он мятежный просит бурю, как будто в бурях есть покой».

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.