Автандил Гургенов - Я бы на месте Ремарка

Я занимался в основном промывкой. Пещера находилась высоко на склоне, поэтому мешки нужно было отнести к реке. Когда они заполнены землей, все это весит килограммов 40, поэтому дамы этим не занимались. Ну а кто нес – тот и моет, чтобы туда-сюда не бегать. Я перепробовал все виды работ, и промывка мне нравилась больше всего: сидишь один, полощешь мешок, речка течет. На раскопе все занимались всякими интеллектуальными играми типа какой-то версии «Контакта» – один раз поучаствовав, я понял, что предпочитаю мытье грунта всему остальному: археологини настолько специфичные женщины, что проводить с ними значительную часть времени совершенно не хотелось.

У меня была специальная метода. Сначала я скидывал два-три мешка в небольшую заводь. Потом долго топтался на них. Потом доставал один и разминал в воде руками. Потом другой. Потом еще топтался. Потом кидал полупромытые мешки в другую заводь с интенсивным течением, чтобы земля вымывалась автоматически, и топтался по новой партии мешков. Потом доставал из второй заводи мешки и промывал руками. В общем, всю последовательность действий описывать долго, занимала она около часа, но на выходе из двухкилограммового мешка получался мешочек с камушками граммов на 100—200.

Разумеется, я не все время топтался по мешкам, а иногда прогуливался по реке. И метрах в 50 выше по течению нашел большую плиту с аммонитами.

Константин Константинович на раскопе не работал. Вернее, он пару раз туда заходил, но ничего особенного не делал. Большую часть времени он шарахался по окрестностям и занимался хер пойми чем, но претензий к нему не было, уж не знаю почему. То ли его воспринимали как какого-то блаженного, то ли он выполнял какую-то важную, но непонятную мне функцию. Однако же каждое утро на раскоп он приходил с нами, потом куда-то уходил и иногда возвращался.

Как-то раз я полоскал мешки, и появился Константин. К этому моменту я точно знал, что он собирает аммониты, поэтому предложил ему посмотреть на те, что выше по течению. Мы туда поднялись, он их рассмотрел и сказал, что это отстойные, лоховские аммониты, не представляющие ни научной, ни какой-либо еще ценности. Тогда я попросил вырубить мне один такой на память. Константин достал геологический молоток и минут за пять выколотил мне кусок с отпечатком раковины, после чего упиздил в неизвестном направлении, а я пошел дальше полоскать мешки.

Впрочем, сувенир остался со мной ненадолго.

Чтобы дойти до лагеря, нужно миновать участок около 300 метров, идущий параллельно реке. По этому же участку местные гоняют коров на пастбище: после этого участка, чтобы дойти до раскопа, нужно свернуть направо, а на пастбище – налево. О том, что коровы там есть, я знал по следам, но вот в какое время они ходят, было неизвестно. Как и говорилось выше, я проходил в лагерь около полудня, но после того как Константин дал мне аммонит, мне захотелось добежать до лагеря побыстрее и приныкать камень в рюкзак.

Отойдя от грунтопромывочного участка, я за пять минут прошел через небольшую рощицу и вышел к тропинке. Левую руку я держал в кармане – аммонит мне очень нравился, но рассматривать его на ходу было неудобно, поэтому я гладил его в кармане. Выйдя на тропинку, я еще не увидел, только почувствовал, что что-то не так. Сделав несколько шагов, я понял, в чем дело. Метров с 15 на меня пырились две коровьи морды.

Я притормозил. Коровы занимали всю тропинку, с одной стороны был обрыв (низкий, но тем не менее), с другой – лес. Коровы медленно шли на меня, а я думал, куда идти дальше. На всякий случай я решил отступить обратно в лес и пропустить их – развернулся и пошел назад. Через секунду я услышал рев.

Тут, собственно, все происходит примерно за пять секунд, описывать это гораздо дольше.

Первая: на ходу оборачиваюсь на рев.

Вторая: вижу, как между первыми двумя коровьими мордами появляется рыло существа, благодаря кольцу в носу мгновенно распознающееся как «блять, бык!».

Третья: непонятно как я уже преодолел пятиметровое русло и ищу место для подъема на другой берег.

Четвертая: оборачиваясь на топот, вижу, что ебаная рогатая тварь до меня уже почти добежала, поэтому я не глядя кидаю в морду мой чудом обретенный кусок древнего камня.

Пятая: стою в полутора метрах над охуевающем в сухом русле быком.

– Еб твою мать! – произношу я, понимая, что тут бычаре не подняться.

– Еб вашу мать! – добавляю, глядя, как оставшиеся четыре коровы с интересом рассматривают эту адыгейскую корриду.

Берег, на который я забрался, вымыт полноводной версией Губса, потому что там небольшой поворот. Поэтому от нынешнего русла до гребня метра полтора, они заросли всякой местной флорой, и там, вообще-то, никто не ходит. Не то чтобы прямо непроходимые заросли, но на ходьбу они не рассчитаны, а склон круто уходит выше. Собственно, я находился на нижней кромке склона горы, в которой и расположена Монашеская пещера, просто на противоположной стороне.

Дальше я шел с коровьим эскортом. Я кое-как прорывался через бурелом, надеясь не упасть, ниже меня с криками «МУУ, блять!!!» трусил бык, на некотором отдалении от него шли коровы, периодически отвлекаясь на объедание лопухов с противоположного берега.

Когда впереди появилась дорога, я забрался повыше, чтобы срезать по склону. Бык орал что-то типа: «Мы еще встретимся, блять! Думаешь, поимел меня? Спускайся, умри как мужчина!» Но человек, как ни крути, венец творения. Мне удалось скрыться в деревьях так, чтобы до бычары не дошло, куда идти дальше. К лагерю я вышел с необычной стороны – со склона, противоположного входу. Стараясь не акцентировать внимания дежурных на своих трясущихся руках, начал раскладывать мешки для просушки.

Больше путь в лагерь раньше половины первого я не начинал. Несколько раз пытался найти аммонит в реке, но он отскочил по какой-то странной траектории, а новый вырубать мне не хотелось – Константин Константинович вскоре уехал, да и жалко – все-таки древность.

Все эти бесконтактные пластиковые карты ужасно бесят. Придет какой-нибудь мудак на кассу в магазине и давай эту свою штуку к терминалу прикладывать. А терминалы работают через раз, поэтому все это происходит так: тык-тык – не сработало, перезагрузили терминал, тык-тык-тык – снова не сработало, снова перезагрузили, тык-тык-тык, бздынь, прошло. В итоге можно было карту десять раз вставить, пока этот идущий в ногу со временем пидарас пластик прикладывал.

Или еще мода появилась на вокзалах: там тоже терминалы, они стоят у кассиров в будке, и они, когда видят карту, начинают ее прижимать к стеклу. Типа прикладывай. А за этими стеклами, несмотря на микрофоны, нихуя не слышно и непонятно, в итоге приходится разыгрывать пантомиму «У меня, блять, олдскульный пластик, он вставляется, не надо мне эту хуйню к стеклу прикладывать». В общем, хуйня этот ваш прогресс.