Геннадий Перминов - Через тернии… к счастью!

– Ничего живёте, чистенько, – бормотала она, расхаживая по комнате. – И шпалеры у вас свежие, телевизер новый и ковёр, вона, на стене висит, – она немного помолчала, а затем бухнула, ударила что есть сил под самый дых:

– А что это ты отмалчиваешься да глаза свои прячешь? И ребячьего гомону у вас не слыхать! Негоже это, не по-людски! Без детей и семья не семья!

Шура поперхнулась горячим чаем и жалобно посмотрела на словоохотливую старушку.

– Баба Катя! Ну, зачем ты так! Ты ведь прекрасно знаешь, почему я не могу родить. Да и доктор…

– Доктор ей сказал! – недоверчиво хмыкнула её собеседница. – А ты поменьше их слушай, а надейся на себя и на Господа нашего! – она обшарила глазами комнату и не найдя икон, недовольно покачала головой. – Рожай, девка, и никого не слушай! – она перекрестилась на расшитое полотенце, висевшее у монотонно капавшего умывальника, и подытожила, вынесла свой вердикт.

– Рожай и чем больше, тем лучше, а коли суждено тебе умереть, то тебе никакие доктора не помогут! А Всевышний тебя примет, не сумлевайся!

– Принять-то он примет, а кто детей моих воспитывать будет? – с горестным стоном спросила Шура.

– Бог поможет! – гневно оборвала старуха. – Ты не иди насупоротив его, а делай то, что в тебя, в бабу, природа заложила. Давай, не затягивай и чтобы к лету разродилась! – ласково улыбаясь, шутливо приказала баба Катя и прижала заплакавшую девушку к своему сухонькому плечу.

– Поплачь, девка, поплачь! Слёзы для нас, для баб – это наипервейшее дело. Что в горе, что в радости. Плакать, терпеть и ждать – такова наша долюшка!

Стойко преодолев яростные запреты врачей и пропуская угрожающие высказывания о возможных, крайне негативных последствиях, Александра родила сына в конце мая. Слабенького, недоношенного, но своего, родного. Две недели его продержали в отдельном, изолированном боксе, и Александра, стоя у наглухо закрытой двери, умоляла «бездушных костоправов в белых халатах» пропустить её к своему ребёнку, хотя бы посмотреть на него одним глазком. Всё было тщетно, лишь изредка, когда на доли секунды приоткрывалась дверь, Шура успевала увидеть худенькое тельце своего ребёнка.

Семён приезжал каждый вечер и, стоя у до половины закрашенного окна (палата была на первом этаже), кричал что-то невнятное, передавал через санитарок огромные букеты полевых цветов и корчил забавные физиономии, стараясь подбодрить жену.

Когда Шура впервые взяла на руки сынишку, её охватило невероятное чувство радости и спокойствия.

«Главное, что он живой! – умиротворённо думала она, прижимая к груди невесомое тело сладко посапывавшего сыночка. – Права была баба Катя – давно мне надо было родить и никого не слушать. Спи сынок, спи мой маленький Мишутка!», – задолго до рождения ребёнка они решили назвать сына Мишкой. А что будет обязательно сын – в этом Семён не сомневался!

– Завтра мы вас выписываем. Мы стабилизировали состояние ребёнка. Вы понимаете, Александра Ивановна, о чем я говорю? – доктор многозначительно посмотрел на молодую маму, которая смотрела на него сияющими глазами и молчала. – Вы слышите меня?! – громче повторил врач, и Шура отрешённо кивнула головой. Ей было абсолютно всё равно, что говорит молодой, старавшийся казаться строгим, доктор.

– Есть изменения содержащихся в крови лейкоцитов, но, возможно, ничего страшного и сказываются последствия преждевременных родов. Посмотрим, – неопределенно сказал доктор, а Шура почувствовала холодок, пробежавший по её телу. С этим же неприятно-леденевшим чувством Шура впоследствии приезжала в районную поликлинику на ежегодное обследование.

Шесть лет пролетели, как один счастливый миг, и всё было в относительном порядке, только последние анализы, которые Шура с сыном сдавали два месяца назад, показали негативные изменения в организме мальчика.

– Если у вас есть такая возможность, то мальчику необходима перемена климата, смена обстановки, окружения. Ему нужны умеренный влажный воздух, покой, позитив и снова покой… Пока ничего страшного нет, но слабость, частые головокружения и кровь из носа вызывают у меня серьёзные опасения относительно здоровья вашего сына.

Эти страшные слова вогнали Шуру в глубокую внутреннюю депрессию, а тут ещё трагическая гибель любимого мужа…

«Может права Нюрка и нам с сыном действительно лучше уехать отсюда. Вон и доктор говорил про это, – так и не сомкнув глаз, она беспокойно ворочалась в кровати, прислушиваясь к хрипловатому дыханию старшей сестры и спокойному сопенью Мишки. – С моей копеечной зарплатой мы далеко не уедем. Ладно, Нюрка проснётся, решим, – успокоила себя Александра неопределенной мыслью и уснула. Впервые после недавних похорон спокойно и безмятежно.

– Спит, как дитя! – внезапно раздавшийся над самым ухом Шуры голос сестры заставил её вздрогнуть и внутренне сжаться. – Всю ноченьку крутилась, вздыхала тяжело, а теперь отсыпается!

Александра непроизвольно открыла глаза. Нюра снисходительно смотрела на младшую сестру и умиротворенно улыбалась.

– Ну, девонька, что ты надумала? – она отошла к зеркалу и принялась причесывать свои волнистые русые волосы. – От мыслей денег и счастья не прибавится! Решай скорее, а то у меня отпуск кончается!

– Ну, я даже не зна-а-ю, – неуверенно протянула Шура, присаживаясь за стол. – Всё так неожиданно!

– Пойми, Шурка, я твоя старшая сестра, и неужели ты можешь подумать, что я желаю тебе зла?! – Нюра закончила несложный утренний туалет, основательно уселась на стул и в упор посмотрела на сестру.

– А как же отец, мама, Семён? – Шура сделала, точнее, попыталась сделать последнюю попытку убедить старшую сестру в полнейшей абсурдности этого поступка.

– Приезжать будешь. В отпуск! – Нюра была настроена очень решительно. – Пойми, Сашка, живые должны думать о живых, а у тебя сын! – этими словами старшая сестра снесла последний барьер робкого сопротивления Шуры.

Через несколько дней, получив расчет и собрав самое необходимое, они покачивались в плацкартном вагоне пассажирского поезда, который увозил их на неведомый Север.

Часть вторая

На нужную им станцию поезд прибыл ранним утром, и Мишка, который всю дорогу лежал на второй полке, недоверчиво рассматривал через мутноватое стекло окна неказистые пристанционные постройки.

Они были единственными пассажирами, покидавшими в дождливое майское утро распаренное чрево вагона, и, выйдя на перрон, мамка робко огляделась, а Мишанька боязливо втянул голову в плечи.

– Ну, здравствуй, батюшка Север! – громогласно объявила тётка и, подхватив чемоданы, скомандовала:

– На вокзал! Нам до автобуса часа два сидеть! – она пошла первой, за ней двинулись мамка и Мишка, нерешительно потрусивший следом.