Виктор Дьяков - В ста сорока километрах от Москвы

Андрей входил в вагон, постоянно оглядываясь, но, увы, Таня на платформе так и не появилась. Электричка плавно набирала ход, а он, опустившись на жёсткую скамейку, стал приводить в порядок мысли, вызванные перипетиями предыдущего часа.

Они с Таней собирались, как только установится хорошая погода, съездить к Озеру и провести там, уединившись в укромном месте на берегу, весь день. Такое место Андрей знал, ибо исходил все берега Озера ещё мальчишкой. До самого его ухода в Армию, они с отцом там рыбачили и охотились. Места то были не совсем безопасные – к Озеру почти вплотную подступали топкие болота. Случались там и трагедии, изредка охотники пропадали без следа. Впрочем, мать Тани не потому "встала на дыбы" и не пустила с ним дочь. Нет, она не боялась, что они заблудятся, она боялась другого. Это и взбесило Андрея, и ещё больше реакция самой Тани – она как будто соглашалась с матерью. Она-то чего испугалась? Если уж на то пошло, сколько раз он мог её … И до службы и сейчас, когда вернулся. И она отлично понимала, что ничего от этого не изменится – они всё равно поженятся, независимо от того случится это в брачную ночь, или раньше. Большинство подруг Тани по медучилищу уже не девочки. Может быть глупо, старомодно, но он берёг её, и ей это, кажется, нравилось. Она, впрочем, тоже вела себя несовременно. Симпатичная девчонка, немного "повёрнутая" на "Муммий Тролле", ждала его из Армии, писала, переживала, ни с кем не "ходила". Ждала, хоть и знала, что оттуда, где он служил, вернуться можно и "сдвинутым", и калекой, а то и вообще в "цинке". Таня фактически являлась его невестой, хоть об этом нигде и никогда ни он, ни она не обмолвились. Она дождалась, он вернулся живой и здоровый. И вот когда, казалось, все разлуки и испытания позади…

Возбуждённый бег мыслей прервал вал пассажиров, подсевших в вагон на остановке в райцентре. В этом городке в будний день жара погнала к Озеру, самому большому водоёму в округе, довольно много народу. Инстинктивно чувствовать опасность… это качество сильно развилось у Андрея в Армии, особенно на втором году службы, когда их танковый полк перебросили сначала эшелоном в Моздок, а оттуда уже своим ходом в Чечню. Там Андрей, до того не часто, из-за дефицита горючего, садившийся за рычаги своей машины, стал настоящим, "обстрелянным" механиком-водителем. Ближе к дембелю, его уже не тошнило от крови и ошмётков человеческих тел на гусеницах, от чего в первый раз он едва не потерял сознание…

Эти трое вошли, разговаривая нарочито громко с характерным акцентом. Вагон сразу притих. В последнее десятилетие двадцатого века большинство русских привыкли опасаться кавказцев, многие откровенно их боялись. Наверное, так же как их предки боялись НКВД, ещё более древние родичи, татар, опричников … В русской истории периодически случались такие времена, когда чуть не весь народ перед какой-то нацией, или карающей организацией испытывал инстинктивный страх. В райцентре выходцы с Кавказа стали компактно селиться где-то лет пять-шесть назад. И вот, к двухтысячному году более двух десятков щегольских кирпичных домов выросли на одной из окраин городка, вытеснив убогие деревянные домики местных аборигенов. Видать, вошедшие в вагон молодые парни и являлись обитателями этих богатых крепких жилищ, или приехали туда к своим заякорившимся здесь родственникам. Однако, гостями, по всему, они здесь себя чувствовать не хотели, только хозяевами.

Андрей отвлёкся от душевных самокопаний. Он вновь увидел перед собой лица похожие на те, что всего два месяца назад наблюдал, что называется, в прорезь прицела, то бишь в триплекс люка своего танка… и потом в виде окровавленных фрагментов тел на гусеницах. Двое ещё совсем молоды лет по семнадцать-восемнадцать, третий заметно старше, лет двадцати пяти, не меньше. Именно старший как кормчий шёл впереди, выискивая места, где они могли сесть все вместе. В райцентре как всегда вышло немало народу, и свободных мест оказалось достаточно. Они разместились на скамейке через проход и на ряд впереди Андрея. Он обрадовался, что не напротив – там как раз тоже освободилась целая скамейка. Ему казалось, что при столь близком соседстве между ними, как между разнополярными тучами, обязательно бы возник "грозовой разряд".

Несколько успокоившись, Андрей, было, вновь вернулся к своим размышлениям… но громогласные голоса и смех новых пассажиров опять отвлёк его. Против кавказцев сидели трое, муж с женой и офицер, капитан-автомобилист. Андрей, зная, как негативно относится кавказская молодёжь к военным, решил, что они специально туда сели, чтобы спровоцировать какой-нибудь конфликт с офицером. Он весь внутренне собрался в готовности прийти на помощь капитану в случае необходимости. Сидевшая рядом с капитаном семейная пара, примерно лет сорока были, по всей видимости, дачниками. У них под ногами и сверху на полке лежали их разнообразные вещи. Опасения Андрея насчёт возможного направления агрессии не оправдались. Более того, старший из джигитов проявил к капитану неожиданно "участие". Из пакета, который нёс один из его молодых товарищей он достал пиво и одну из банок, открыв, протянул офицеру:

– Возьми капитан… Я сам служил, знаю, что это такое, собачья жизнь.

Сказал с превосходством и пренебрежением, но капитан взял и, поблагодарив кивком, тут же начал пить… Андрей немало удивился, на службе он имел дело совсем с другими офицерами. В свою очередь, выпив пива, джигиты почувствовали себя ещё свободнее. Они по-прежнему общались друг с другом громко, не обращая внимания на окружающих, смеялись взахлёб… пинали ногами мешающие им сумки супругов-дачников. В сумках, видимо, находилось что-то бьющееся. Женщина, наконец, набралась храбрости и что-то тихо им сказала. Старший ответил громко, с издёвкой:

– Да, что ты за своё барахло трясёшься… миллион, что ли везёшь!?

Кавказцы любили хвастать тем, что трепетно относятся к старшим. Но тот нюанс, что это касается только представителей их наций, обычно умалчивается. Говорить любой русской женщине «ты», даже по возрасту годящейся им в матери, у горских юношей вошло в моду ещё с семидесятых годов. А к девяностым, когда начались боевые действия в Чечне, горцы, которые почти все симпатизировали чеченцам, словно забыли слово «вы» при разговоре с любым русским, кроме тех от которых в чём-то зависели. В реплике Старшего сквозило полная уверенность, что все русские, кроме горстки наделённых властью и должностями лиц, это обязательно нищие, не способные "делать" деньги.

Женщина притихла, более не решаясь препятствовать молодым джигитам пинать её сумки, вытирать о них ноги. Тем более, что муж, невзрачный, интеллигентского вида, побоялся поддержать её, а капитан, "купленный" банкой пива, смотрел куда-то в сторону, явно не собираясь ни во что ввязываться. Видя, что отпора ждать не от кого, Старший стал откровенно с усмешкой рассматривать женщину, некрасивую, в очках, но с большой грудью. Он перекинулся фразой на своём языке со спутниками, после чего они дружно рассмеялись, причём все трое глядели женщине на грудь. Та густо покраснела… Муж сидел рядом, словно слепой и глухой.