Павел Лятошинский - Эпоха рыбы

Приступ кашля разбудил пожилого мужчину в вагончике. Он отпил из стоявшей возле кровати бутылки и выругался, сплевывая на пол:

– Твою ж мать, разве это вода? Моча какая-то, тьфу!

Свернутый бушлат под головой, заменял подушку и насквозь пропитался потом.

Светало. Послышался глухой стук в окно.

– Дми-трич. Дми-трич. Иди, чего покажу, – едва слышно бубнил голос за окном.

– А, копатель, ты, – зевая, отозвался старик.

– Июнь в этом году очень жаркий, вот я и решил, это самое, пораньше сегодня, – оправдывался пожилой мужчина и грязным пальцем указывал на свешивавшийся по обе стороны велосипеда мешок медной проволоки.

За железнодорожным переездом, в начале улицы Тополиной, Дмитрич сторожил территорию, на которой некогда складировали отходы производства компрессорного завода. Завода не стало. Отходы вывезли, а территорию сдавали в аренду. Последние арендаторы месяц, как съехали и вокруг, на сколько хватал глаз, стелилась трава с редкими островками щебня.

Копатель, именем которого сторож не интересовался, часто приезжал на стареньком «аисте». Наковыряв кайлом медных трубок и проводков, он вез их в пункт приема лома цветных металлов. В благодарность за возможность проводить свои раскопки, копатель угощал Дмитрича дешевым алкоголем и иногда привозил еду.

Неделю спустя жизнь сторожа наполнилась новым смыслом. Бывшая свалка была передана в аренду фирме, производившей железобетонные изделия. На территории появились люди и техника. Впрочем, изменения были не такими уж существенными. Постоянно трудился только один парень, который связывал стальной проволокой пруты арматуры и укладывал их в опалубку. Ближе к полудню приезжал грузовик с полусухим бетоном и опалубки наполнялись серой смесью. Водитель обменивался с рабочим парой фраз, курил и неспешно уезжал. Ближе к вечеру автокран вынимал из опалубок колодезные кольца, и складывал их за вагончиком.

Копатель больше не приезжал.

Сторож присматривался к соседу. Рабочий, которому едва исполнилось двадцать лет, избегал старика, пока в отлаженный рабочий процесс не вмешались затяжные дожди. Третий день дождь не прекращался. Работа стояла.

В вагончик сторожа заглянул худой низкого роста парень.

– Андрей, – представился рабочий и протянул Дмитричу изъеденную бетоном руку.

– Иван Дмитриевич, – протянул руку старик, – для друзей, просто Дмитрич.

– Ну и дождище. Льет как из ведра, – начал беседу Андрей, – раньше, говорят, такого не было, всё из-за водохранилища, да?

Старик пожал плечами.

– Чаю будешь? Только закипятил.

Андрей покачал головой и прислонился к двери. С резиновых сапог на пол стекала грязь, перемешанная с цементом.

Юноша разглядывал разворот журнала десятилетней давности, аккуратно приклеенный на стене. На фотографии была девчачья музыкальная группа. Небрежным жестом Дмитрич указал на кудрявую блондинку в центре плаката и добавил:

– Внучка моя, Машка.

Андрей напряженно вглядывался в лицо девочки.

– Я пошутил, – прервал Дмитрич поток мыслей.

– Нет у меня никакой внучки. Есть Жук, друг. Ты его знаешь, в будке перед вагончиком живет, собака моя сторожевая, – продолжал старик. – Никого нет, а Жук есть.

– Иван Дмитрич, я тут заметил, что вы постоянно здесь? Дом-то у вас есть? – поинтересовался Андрей.

– Конечно, есть. Далеко, правда, отсюда. В другом районе. А какие у меня деревья в саду… – не унимался старик. Он лукавил. Ни дома, ни сада, ничего у него было.

О прошедшем накануне ливне ничего не напоминало. Земля с жадностью впитала каждую выпавшую с неба каплю. Обильные осадки не давали свежести. Вода, попадая на камни, испарялась моментально, наполняя воздух липким паром.

Андрей застал Дмитрича за чтением школьного учебника по литературе. Потрепанная книга в твердом переплете с огромным жирным пятном лежала на коленях. Старик страдал дальнозоркостью и только так мог прочитать мелкий шрифт.

– Правильно, Дмитрич, лучше уж поздно, чем никогда.

Старик не поднимал головы от книги. Бледные, с синим оттенком, губы едва заметно шевелились. Коротко прокашлявшись, он произнес:

– Послушай что написали:

«Унылая пора! Очей очарованье!

Приятна мне твоя прощальная краса -

Люблю я пышное природы увяданье,

В багрец и в золото одетые леса…»

– Пушкин в Краснодаре просто не был, перебил Андрей. Нет никакого уныния, а тем более увядания. Листья цвет поменяют, но это не увядание, как например седина, а вроде бы как девчонка перекрасила волосы, а всё такая же озорная…

– Ты по делу или так? Бетон везут, так что, хватай свою лопату и не мешай образованному человеку наслаждаться поэзией золотого века, – закипал от злости старик.

– Я, если что, здесь ненадолго. Поработаю немного, пока работу по специальности не найду с кондиционером и хорошей зарплатой.

– Мы все здесь ненадолго, потому что жизнь коротка. Я когда сюда приехал, тоже на лучшую долю рассчитывал. А вышло так, как вышло. Специальность сейчас у всех одна, и я этот город давно понял – город посредников. Никто не хочет работать, заводы-фабрики стоят, одни начальники вокруг и те, кто их проверяет, и ещё те, кто контролирует тех, кто проверяет их всех, и так бесконечно. Чем ты лучше?

– Не лучше, не хуже, а всё же даст Бог мне лучше жизнь когда-нибудь.

– Даст Бог, – усмехнулся старик – пойди и возьми, причем здесь Бог? Я в церквях не был и на Бога никогда не кивал. Сам на себе всё тянул. Тяжело было. Всегда. Я когда сюда приехал, поначалу никого не знал, наивный, думал же, что на юге у всех всё хорошо. Денег не было. Пойду, бывало, на колхозный рынок и в засаде у туалета стою. Там перегородки низкие между кабинками были, не знаю, как сейчас, а тогда по пояс были, не выше. Так вот стою, жду. Идет представительного вида член, я за ним. Только он присядет, так я шапку его меховую хватаю, под куртку суну, и бежать со всех ног. Ну а он – то с голой задницей далеко не убежит. Вечером на Гидрострое продам за копейки и день ещё протяну. Сейчас всё проще. Намного проще.

Старик запнулся. Выражение его лица моментально переменилось, как будто вспомнил что-то очень важное. Всё это время он не поднимал головы, и со стороны могло показаться, что диалог ведется с сапогами Андрея. Подняв голову и глядя в глаза юноше, он продолжил:

– Странное дело, про Бога часто теперь слышу, а вот портрета его не видал. Что скажешь, специалист, может, ты мне его покажешь?

– Его нет, – пробормотал Андрей, – то есть, портрета нет, как вы выразились, а Бог он точно есть. Сын у него был – Иисус Христос, вот его портрет есть – икона называется.