Татьяна Яковцова - В шаге от тебя

В этот момент зазвонил мой мобильный, я поискала его под ворохом одежды и увидела на дисплее «Папочка». Подпрыгнув от радости, я как можно быстрее прижала телефон к уху.

– Папочка, привет, мой родной!

– Ты бы хоть раз мне с таким энтузиазмом ответила! – Вместо веселого папиного голоса я услышала, как обычно, ровный и невыразительный мамин.

Я закатила глаза и стала собирать с кровати в шкаф одежду, чтобы хоть чем-то полезным занять бесполезное время разговора с мамой.

– А почему ты с папиного телефона звонишь? – спросила я.

Я хорошо знала мамину манеру позвонить и ничего не говорить, не спрашивать, а просто с безмолвным укором ждать чего-то от меня. Поэтому я научилась быстро заполнять паузы разной чушью.

– Алекс разбил мой. Алекс, кстати, твой младший брат – если ты помнишь, что он у тебя есть, – которому не мешало бы иногда звонить. Он, между прочим, скучает за тобой. – Мамина интонация не изменилась ни на секунду.

Я с тоской посмотрела в окно: там, внизу, бар, там весело и музыка, а тут, как всегда, нудная, задерганная чем-то мама. Несмотря на то, что Алекс был ее любимцем, мне последнее время казалось, что она только так говорит, а на самом деле и он не в состоянии ее хоть как-то встряхнуть, оживить.

– Ну, дай ему трубку сейчас, – я, как всегда, старалась говорить приветливо.

– Его нет дома, он во дворе гуляет.

Так что же ты начинаешь, хотелось мне крикнуть, но я, как обычно, сдержалась. Я вообще никогда не кричу, потому что всегда себя контролирую. Я ради приличия поинтересовалась, как погода, как Алекс себя чувствует, и попросила наконец-то дать трубку папе. Мама так ничего и не спросила ни про Канары, ни про наш отдых, как всегда, впрочем. Мне иногда кажется, что она до сих пор не запомнила, в каком университете и тем более на каком факультете я учусь.

– Никусик, родная моя! – Услышав голос, я сразу же представила, как папа рад меня слышать, как он сейчас улыбается.

Меня сразу накрыло теплой волной любви, как же мне захотелось, чтобы он меня обнял своими крепкими руками и прямо сейчас вдохнуть его запах…

– Папочка, как ты? Я соскучилась по тебе.

– Так что, я вылетаю на Канары?

Я была бы счастлива, но знала, что у папы работа. Он – известный хирург в центральной больнице Будапешта, и к тому же без мамы он никуда не ездит, а мама – без Алекса. А это уже совсем не то, от одной мысли о них я нахмурилась.

– Тебе нравится там? Может, ты присмотришь, куда и нам полететь в сентябре?

– Да, мне все очень, очень нравится. Тут такой океан, ты был бы в восторге!

– Нюша, у меня садится телефон, я тебя целую, не скучай там! Я знаю, что ты у меня умница и у тебя все будет хорошо. И Катрин поцелуй от меня! – Папа засмеялся, и связь оборвалась.

Я поцеловала трубку после разговора. Какое же счастье иметь такого отца и знать, что я для него – все, что он никого не любит так, как меня. Я еще раз глянула в зеркало и, счастливая, выбежала из номера.

Кэти с Лолой я увидела издалека, вокруг них уже собралась толпа. Лола, как всегда, громко смеялась и что-то доказывала какому-то парню в полосатой футболке. Кэти сидела с бокалом между двумя парнями и тоже заливалась от смеха. Я присмотрелась и поняла, что это наши вчерашние знакомые с дискотеки, мне сразу же захотелось развернуться и уйти.

Зачем сидеть с этими студентами из Белоруссии? Они совсем дети, причем такие глупые! Мне их общества хватило и вчера. Сейчас опять начнут меня просить переводить. Сами даже английского не знают, а смеются над моим акцентом на русском! Они, придурки, кроме русского языка, вообще ничего не знают, пять предложений на английском могут сказать, и то с ошибками, все больше заводилась я, подходя ближе и наблюдая всеобщее веселье. А я и на русском говорю, и на венгерском, и на английском с испанским. И они еще над моим акцентом будут смеяться! И Кэти меня бесит: стоит кому-то обратить на нее внимание, как она тут же тает прямо на глазах, а что они придурки, ее совсем не смущает. В таком настроении я подошла к столику, заставленному пластиковыми стаканчиками и тарелочками с орешками и чипсами. Ко мне сразу подскочил Макс, схватил меня за руку и начал просить перевести Кэти, что он завтра обещает повезти ее в Лоро-парк, если она сегодня все медленные танцы в Тако будет танцевать только с ним и его поцелует. Я фыркнула: как хорошо, что не нравлюсь таким дурачкам, и с ледяной улыбкой перевела все дословно с русского на венгерский. Кэти, как всегда, начала глупо хихикать. Она уже почти две недели никак не могла уговорить никого из нас поехать в Лоро-парк. Лола, как коренная испанка, его наизусть знает, она на Канарах все детство провела. Я к животным равнодушна, так что тратить день на попугаев и пингвинов меня уговорить невозможно. Я показала девочкам на часы, при этом делая вид, что больше никого за нашим столиком нет – давая понять, что нам уже пора.

– Так мы тоже пойдем в Тако, – попытался опять подскочить ко мне Макс, но я сделала шаг в сторону и он свалился между столиками. Они еще и напились, закатила я глаза и, схватив девочек за руки, потащила их к выходу. Кэти повернулась к Максу и что-то опять начала говорить про Лоро-парк, но я все-таки оказалась быстрее, и мы вышли из отеля одни. Теперь мы не спеша двигались в сторону Тако, рассматривая витрины с украшениями, часами, бриллиантами самых известных мировых ювелирных домов. Набережная Лас-Америкас – мое любимое место здесь, мне так нравится, что она вся сияет, блестит, что везде висят новогодние гирлянды, а от витрин с украшениями вообще невозможно оторваться, особенно когда любишь украшения так сильно, как я. Тут Лола дернула меня за руку:

– Смотри, кольцо с голубым камнем, точь-в-точь как у тебя.

– Да, – я посмотрела на свою руку.

«Память о Михаэле», – подумала я. С Михаэлем я рассталась окончательно год назад, когда летом приезжала в Будапешт на каникулы. До моего отъезда в Испанию мы целый год были вместе. Михаэль старше меня на 7 лет, он ювелир, моя первая любовь и первый мужчина. С радостью отметила, что внутри ничего не дрогнуло от воспоминаний. «Молодец, – похвалила я себя, – полностью его разлюбила, я собой горжусь». Все-таки я не понимаю, что такое любовь, когда можно полюбить, а потом разлюбить и забыть. Я захотела поделиться своими мыслями с Кэти, но потом остановилась: она точно меня не поймет. Она до сих пор не верит, что я больше ничего к нему не чувствую. Она и сейчас постоянно говорит мне, что не может забыть, как я на него смотрела, что невозможно вот так смотреть, а потом в один момент разлюбить. Сто раз ей объясняла, что у меня все прошло, как только я узнала, что у Михаэля проблемы на работе – с лицензией, компаньонами – и, ко всему прочему, еще куча долгов. Когда я об этом узнала, то сразу поняла, что мне парень с такими проблемами не нужен. Я все прямо так и объяснила ему в тот вечер, когда он пришел встречать меня после тенниса и все это рассказал. Он тогда был такой поникший, наверное, ждал, что я его пожалею. Как же он не понимал: если бы я его пожалела, он бы сразу стал мне совсем противен. Я вообще не понимаю, как можно жалеть мужчин. Поэтому я сразу ему сказала, что мы больше не встречаемся, пусть приходит, когда решит свои проблемы. И вот каждый раз, когда я Кэти это рассказываю, она мне не верит, говорит, что я не могу быть таким чудовищем – я же женщина. А в понимании Кэти, женщины – это те, кто всех жалеет, утешает, успокаивает. А я не понимаю: хорошо, пожалела бы я его тогда, а что потом? Постоянно слушать его нытье? Но это же был бы уже не мужчина!