Валентина Тырмос - Город Антонеску. Книга 2

ИЗ РАПОРТОВ ИНСПЕКТОРА ЧИУРИ

*22 января 1942 года

Охота на евреев в городе продолжается…

*24 января 1942 года

Арестовано и передано военным властям 7 скрывавшихся евреев…

Но можно смело сказать, что все, что было за эти месяцы в городе, ничто, по сравнению с тем, что началось после 12 февраля 1942-го, после того, как из гетто ушел последний конвой.

Теперь это слово – «охота» – уже не метафора.

Но что, собственно говоря, произошло?

Почему вдруг снова – «охота»?

Ведь город как будто уже «очищен»?

Ан нет! Все не так просто, как кажется!

Если по рапортам Центральной комиссии через гетто прошло около 33 тысячи евреев, а по «Спискам оставшихся в живых», составленных Еврейскими комитетами, их было на 31 декабря 1941-го порядка 40 тысяч, то где оставшиеся семь тысяч?

Особую злость «Красной Собаки» вызывало то, что в полученных им рапортах почти всегда имелась приписка: «В основном, старики, женщины и дети… В основном, старики, женщины и дети… В основном…»

Как назойливый рефрен, содержащий в себе какую-то скрытую угрозу.

Так, например, за три дня, с 17 по 19 января, среди 3407 депортированных было 1273 женщины, 1010 детей, 1104 стариков и старух и ни одного мужчины призывного возраста.

Как же так? Почему?

Почему «в основном, старики, женщины и дети»? Где мужчины?

Неужели, несмотря на облавы, в городе все еще прячутся семь тысяч жидов?

Антонеску выходит из себя – он рычит на своих приспешников и грозит им всеми возможными карами.

В страхе за свою пошатнувшуюся голову, Алексяну на этот раз подошел к делу со всей серьезностью. Для «охоты» на жидов были созданы особые жандармские и полицейские отряды, мобилизованы служащие городской управы, мобилизованы члены Центральной комиссии по эвакуации и снова, конечно, дворники и управдомы.

И началась «Большая охота».

Казалось, в городе не осталось ни одного не обшаренного уголка, ни одного человека, у которого не проверили бы документы. И, как полагается на настоящей охоте, тут и там раздавались выстрелы и слышались крики подстреленной «дичи».

В стороне, как обычно, не остались и «добрые соседи».

Это они, «добрые соседи», приводили убийц на чердаки и в подвалы. Это они вылавливали по развалкам еврейских сирот и самолично притаскивали их в полицейские участки. Это они снова писали доносы и, не стесняясь, подписывали их своими полными именами и фамилиями, с указанием академической степени и даже должности на последнем месте работы.

В нашем архиве хранится донос на некую Мириам Абрамовну Флит. Эта жидовка, оказывается, обзавелась «русским паспортом» и скрывается от депортации, причем не в городе, а в самом гетто на Слободке. Донос датирован 27 февраля 1942 года и подписан двумя женщинами – сестрами М. И. и К. И. Пеневыми, проживающими в доме № 8 по улице Гоголя.

Что им за дело, этим милым сестричкам, до одинокой и немолодой женщины?

Зачем берут они ее смерть на свою совесть?

Теперь евреям действительно уже негде спрятаться.

Каждый день в кровавые руки «охотников» попадают десятки: 16 февраля – 49 человек, 23 февраля – 210, 24 февраля – 60, а 26-го – еще 32.

Но самой обильный улов – это все-таки не мужчины, которых и вправду нет уже в городе, а дети.

Еврейские дети, потерявшие своих родителей. Голодные, оборванные, прячущиеся, как маленькие зверьки, по развалкам.

За несколько дней жандармы выловили 479 еврейских детей в возрасте до 7 лет.

Все они были отправлены в Березовку, в организованный где-то в этом районе «сиротский дом», а затем переправлены в страшное гетто Акмечетки и… исчезли. Ни об одном из них никто никогда не слышал.

И все же, несмотря на все прилагаемые усилия, результаты «охоты» были неутешительны.

Поймано было, как сказано, 937 человек.

Ну а поймать-то надо было семь тысяч!

Где они, эти «недостающие»?

Неужели «охотники» вновь оплошали и Алексяну не сносить головы?

Да нет – не оплошали. Просто очень большое число евреев остались «неучтенными».

Во-первых, не всех пойманных во время «охоты» перегоняли в гетто, часть отправляли в «Куртя-Марциалэ» и после короткого судебного разбирательства расстреливали.

ИЗ СУДЕБНОЙ ХРОНИКИ

« Одесская газета», № 43, 22 февраля, 1942 г.

«Военно-полевой суд рассмотрел на днях ряд дел на уклонявшихся от исполнения приказа № 7 о пребывании в гетто.

Евреи: Фридман Марк Филиппович, Бениашвили Арон Шмильевич, Лись Абрам Борисович, Кисилевский Стефан Вениаминович, Барда Елизавета Давыдовна – бежали из района гетто.

Постановлением суда все вышеуказанные евреи, как бежавшие и злостно уклоняющиеся от исполнения приказа № 7, приговорены к расстрелу.

Приговор приведен в исполнение в субботу 14 февраля с. г…»

А во-вторых, разве возможно было учесть всех замерзших, забитых прикладами, пристреленных по дороге на Слободку или убитых «случайно» на заваленных снегом улицах?

Разве кто-то учел, записал, зарегистрировал тетю Янкале, бедную Цилю, замерзавшую целый день на скамейке у ворот и в конце концов пристреленную, как собаку, в развалке?

Разве кто-то учел неведомо где погибшую старушку Иду, бабушку Ролли, или ее любимую дочку Нору, замерзшую вместе с ребенком в садике на Преображенской?

Разве кто-то учел трех еврейских девушек, Богдановскую Раю и сестер Давидовских, Соню и Маню, убитых в январе 1942-го на Привозе и выброшенных в мусорный ящик.

Антонеску мог быть спокоен.

Да и Алексяну незачем было волноваться – «сальдо-бульдо жидов» было в полном порядке.

Одесса… нет, не так, «Город Антонеску» был полностью «очищен».

Не пойманными остались десятка два-три…

Они все еще живы, но понимают, конечно, что обречены.

И некоторые из них, устав от ежеминутного ожидания смерти, покидают свои ненадежные убежища и добровольно идут на Слободку. Другие, отчаявшись, приближают развязку – кончают жизнь самоубийством.

Но есть среди этих, не пойманных, и те, кто вопреки всему продолжает бороться.

Продолжает искать пути к спасению. Подделывает документы. Добывает паспорта. Становится «русским», «украинцем», «караимом»…

Или бежит, уходит в окрестные села. И там, среди чужих и часто враждебных людей, продолжает скрываться, продолжает носить на лице маску, день за днем, месяцы, годы. Опасаясь каждого встречного, способного «узнать», «опознать», «разоблачить». Страшась самого себя, страшась оступиться, выдать себя нечаянным словом, интонацией, жестом…

И самое страшное, что в этой игре со смертью принимают участие дети.

И даже они, дети, вынуждены носить маску.

И даже они, дети, вынуждены понять и запомнить то, что ребенку никак невозможно понять и запомнить.