Николай Черкашин - Студеный флот

– Да где ж я вам тут пирожковые тарелки найду или фруктовые ножи? – возмущался Весляров, оглядывая весьма непритязательную кухню с разобранной батареей заглохшего водяного отопления и залитым верхними соседями потолком.

– Вы бы еще газет настелили и селедку на них нарезали, – гремел Симбирцев старпомовским басом. – Фуршет а-ля сантехник дядя Вася… И чему вас в наших ВВМУЗах учили? Проведем учения по накрытию столов. Норматив – тридцать минут. Время – ноль!

«Группа подхвата» заметалась по квартире с удвоенной скоростью – старпом пообещал снять все ранее наложенные им взыскания, если поспеют к сроку.

– Из холодильника бутылки достали?

– Почти. Одна осталась.

– Давай сюда! Одна она не размножается…

– Георгий Васильевич, кофемолка не в строю!

– А где у нас командир электротехнической группы? Целый инженер минус старший лейтенант?

– Так он же дежурный по кораблю.

– Ну, тогда берите гантель и толките зерна в кастрюле. Где начальник РТС? Есть у нас радиотехническая служба или нет? Пусть магнитофон налаживает.

В конце концов «банкетный зал» принял вполне приличный вид. Под стеной, завешанной вместо ковра огромной картой Центральной Арктики, стоял раздвинутый стол, накрытый разовыми подводницкими простынями, которые вполне можно было принять, если не приглядываться, за белые льняные скатерти. Бутылки молдавского коньяка «Калараш» выстроились посреди стола с дистанцией «на одного линейного». Центральное место занимало серебряное ведерце со льдом, из которого торчала бутылка шампанского. Ведерко это, несмотря на одно отломанное колечко, было едва ли не главной гордостью симбирцевского дома. Пожалуй, что и во всем Северодаре не было второго такого ведерка. О его происхождении ходили легенды: по одной из них, серебряная вещица перекочевала в антикварный магазин из столовой адмирала Колчака (Симбирцев уверял, что на комиссионном ярлычке фамилия сдатчика явно читалась как «Колчак», то есть не адмирал, конечно, а его родственники сдали ведерко в трудную минуту жизни). По другой версии, не опровергаемой и не подтверждаемой старпомом, бабушка его, столбовая муромская дворянка, подарила внуку на производство в офицеры, дабы способствовать культуре пития на Северном флоте. Во всяком случае, ведерце сопровождало Симбирцева во всех его подводных автономках – вестовые подавали в нем на обед ежедневную бутылку пайкового сухого вина, чем вусмерть поражали залетных начальников, инспекторов и прочих проверяющих лиц. Во дни же береговых пирушек серебряное ведерце, наполненное до краев, ходило по рукам как братина. Рядом со знаменитым ведерцем вместо вазы с цветами белел пышный коралл, выменянный когда-то у наших рыбаков в Средиземном море на полдюжины сигнальных патронов.

Консервные банки с лодочным паштетом и консервированным сыром, аккуратно вскрытые, без торчащих жестянок, стояли на фарфоровых блюдцах, и против каждого посадочного места топорщился салфеточный шалашик, искусно свернутый доктором из разовых же носовых платков, невостребованных хозяином дома в последней автономке и выданных ему баталером по возвращении в Северодар целой пачкой.

Накрыли и сами ахнули:

– Вот это да! Не хуже, чем в «Ягодке».

– Да что там «Ягодка». На уровне «Космоса»!

– Бери выше. Почти как в «Астории».

– Королевский стол!

Королева явилась в сопровождении двух подруг – экстравагантной чернокудрой Азалии, дамы без возраста, и женщины лет тридцати пяти, в черном вечернем платье с глубоким декольте, затянутым дымчатым газом. Черные волосы были подвязаны черным же бантом.

Света Черная! Я сразу же узнал ее, как только она вышла из неосвещенной прихожей. Светлана Ивановна Кайсарова-Тыркова, вдова командира бесследно сгинувшего в Атлантике подводного ракетоносца С-88. Черной ее прозвали за то, что пятый год носила черные платья и черный бант. Она работала метрдотелем в мурманском «Космосе», и все подводники Дикой эскадры знали, что, как бы плотно ни был забит ресторан, стоило только сказать одно слово «подплав», как Светлана Ивановна сама провожала их в зал, и не было случая, чтобы она не нашла им места. Перед нынешним Новым годом мы с Симбирцевым, вырвавшись из тоскливой юдоли мурманского дока, отправились в «Космос». Стеклянные двери ресторана осаждала толпа морских летчиков, пограничников и рыбаков с подругами. Швейцар с капразовским галуном по околышу старой адмиральской фуражки, бывший крейсерский боцман, устал показывать на табличку: «Мест нет и уже не будет!» Надо было быть Симбирцевым, чтобы разворотить ожесточенную толпу плечами.

– Куда претесь? В очередь!

– Тут и старше по званию стоят!

Швейцар осторожно приоткрыл дверь на цепочке.

– Мы к Светлане Ивановне.

– Тут все к Светлане Ивановне…

– Батя, передай ей это послание!

Гоша снял с кителя серебряную лодочку, завернул ее в червонец и сунул швейцару.

– Конверт можешь себе оставить, – напутствовал его Симбирцев.

Через минуту на крыльцо вышла элегантная дама в черном.

– Кто здесь подводники?

– Мы!

Она видела нас в первый раз, как, впрочем, и мы ее, зная о ней понаслышке.

– Идемте!

Новый год мы отметили не в ржавом железе плавказармы мурманского дока…

Конечно же она не узнала теперь ни Гошу, ни меня, и мы были заново представлены ей, как и все остальные. Гостьи долго хлопотали перед зеркалом в ванной, поправляли прически, чем-то пшикали, меняли сапоги на туфли… Первой вышла Азалия с немыслимым разрезом по бедру на длинной юбке цвета горящего пунша. Сказать, что это был разрез – стыдливо прикрыться эвфемизмом, – это была полностью распоротая юбка, прихваченная у пояса большим золотым скорпионом. При каждом шаге тяжелое полотнище открывало ногу во всю длину, и эта волнующая игра округлого бедра с колышущейся тканью, то легкомысленно разлетающейся, то строго закутывающей изящную ножку до самой щиколотки, напоминала по искусу своему восточный танец живота.

Черты восточного же лица ее были во многом смягчены европейской кровью, отчего она, как и все азиатские полукровки, была необычайно мила, но при этом отнюдь не простодушна: «Да, я знаю, что я чертовски хороша, – слетало с кончиков ее длинных ресниц, – но я не ханжа и могу себе кое-что позволить, хотя и не завожу дешевых интрижек и вообще играю в этой жизни по самому крупному счету».

Наш новый доктор лейтенант Молох, высокий обходительный красавец, всецело завладел вниманием Азалии, произнеся лишь одно магическое для нее слово: «Джуна». Ученик легендарной народной целительницы Джуны сразу же попал в точку, так как директриса музыкальной школы была весьма наслышана и о Джуне, и о новом докторе четыреста десятой…