Николай Черкашин - Студеный флот

Ожгибесов не мог отвести от нее глаз.

Об этой женщине он знал все, что только смог узнать от Азалии Сергеевны, ее приятельницы и начальницы, директрисы музыкальной школы, а также от начальника особого отдела полковника Барабаша. Вся информация была получена под благовидным предлогом: Азалия Сергеевна рекомендовала Людмилу Ивановну Королеву в качестве домашней учительницы музыки для дочерей адмирала.

– Что за птица такая? – спрашивал Ожгибесов у Барабаша, озабоченно хмуря брови. И начальник особого отдела докладывал, предварительно заглянув в свое легендарное досье-картотеку:

– «Королева Людмила Ивановна, русская, двадцать пять лет, беспартийная, уроженка города Петропавловска, окончила гидрометеотехникум и музыкальное училище. В Северодаре шесть лет. Имела допуск для работы в торпедно-технической базе лаборанткой, в настоящее время преподаватель музыкальной школы. Была замужем за командиром подводной лодки “Буки-40” капитаном 2-го ранга Королевым, детей нет. Личная жизнь: поддерживает отношения с дирижером эскадренного оркестра майором Доренко, замечена в ресторане с командиром батареи ПВО капитаном Семеновым и командиром подводной лодки Б-34 капитаном 2-го ранга Медведевым. В настоящее время связь с последним наиболее регулярная».

– Что значит «связь»? – не без легкой ревности уточнил Виктор Викторович.

– В том смысле, что он чаще других бывает у нее дома. А уж чем они там занимаются, это можно выяснить особо.

– Спасибо, Матвеич, за исчерпывающую информацию. Хоть одна служба работает у нас как положено.

– Я вам без бахвальства скажу, – расцветал польщенный Барабаш, – кого ни назовете в Северодаре, я вам всю его подноготную выдам. И без компьютера!

Словом «подноготная» начальник особого отдела, как и большинство его коллег, обозначал весьма неудобное в произношении понятие – «духовный мир человека», не говоря уж про такую заумь, как «микрокосм».

Башилов расстегнул верхнюю пуговицу кителя и привалился к перископной тумбе.

Мимо с визгом, приплясом, переливами гармошки шли ряженые вокруг сопки, нависавшей над гаванью гранитным стёсом. Снежная Королева, скатав снежок, запустила им в сторону лодки. Снежок упал в воду, вспугнув чаек.

«Все это было бы уже без меня», – подумал Башилов и с любопытством огляделся по сторонам. Мир стоял незыблемо, как гранитные скалы гавани.

На самом краю земли, который так и назывался – Крайним Севером, – стоял на скалах старинный флотский городок. Море, омывавшее этот край, звалось Баренцевым, а до капитана Баренца – Талым; городок же, затерявшийся в лапландских сопках и фиордах, величали ни много ни мало – Северодаром.

Дар Севера – это гавань, укрытая от штормов красными гранитными скалами в глубине гористого фиорда. Она походила на горное озеро, тихое, девственное, одно из тех таинственных озер, в глубинах которого вроде бы еще не вымерли доисторические монстры. В это легко поверить, глядя, как выныривает из зеленоватой воды черная змеинолобая рубка, как, испустив шумный вздох, всплывает длинное одутловатое тело – черное, мокрое, с острым тритоньим хвостом и округлым черепашьим носом, как бесшумно скользит оно по стеклянной глади бухты – к берегу, окантованному причалами и стальной колеей железнодорожного крана.

Глухая чаша горного озера, рельсовый путь, идущий неведомо откуда и ведущий неведомо куда, черные туши странных кораблей – без труб, без мачт, без пушек – все это рождало у всякого нового здесь человека предощущение некой грозной тайны.

Давным-давно здесь зимовали парусники. Их капитаны нарекли гавань Екатерининской – должно быть, в честь той правительницы, что рискнула послать сюда первые корабли.

Капитаны уводили свои шхуны туда, откуда Северодар, тогда еще Александровск, казался далеким югом. Одни пытались пробиться к полюсу, другие – открыть неведомые земли в высоких широтах, третьи – обогнуть Сибирь океаном. Призраки их кораблей, сгинувших в просторах Арктики, и сейчас еще маячат во льдах – с белыми обмерзшими реями, с лентами полярного сияния вместо истлевших парусов. Иногда их засекают радары подводных лодок, и тающие отметки на экранах операторы называют «ложными целями».

Гавань Север подарил кораблям – подводным лодкам, а людям он не подарил тут ничего, даже клочка ровной земли под фундамент дома. Все, что им было нужно, люди сделали, добыли, возвели, вырубили здесь сами. Город строили мужчины и для мужчин, ибо главным ремеслом Северодара было встречать и провожать подводные лодки, обогревать их паром и лечить обмятые штормами бока, поить их водой и соляром, заправлять сжатым воздухом и сгущенным молоком, размагничивать их стальные корпуса и обезжиривать торпеды, припасать для них электролит и пайковое вино, мины и книги, кудель и канифоль…

Гористый амфитеатр Северодара повторялся в воде гавани, и потому город, составленный из двух половин – реальной и отраженной, казался вдвое выше. Предерзкий архитектор перенес портики и колоннады с берегов Эллады на гранитные кручи Лапландии. И это поражало больше всего – заснеженные скалы горной тундры в просветах арок и балюстрад.

Жилые башни вперемежку с деревянными домами разбрелись по уступам, плато и вершинам и стояли, не заслоняя друг друга, – всяк на юру, на виду, наособинку, стояли горделиво, будто под каждым был не фундамент, а постамент. И еще антенные мачты кораблей накладывались на город. Корабли жались почти к самым домам, так что крылья мостиков – виделось сверху – терлись о балконы.

И хотя город вырубали в скалах мужчины и вырубали его для мужчин, капитан-лейтенант Алексей Башилов, новый замполит подводной лодки бортовой номер 410, нигде больше не встречал на улицах так много миловидных стройных женщин, как здесь, за Полярным кругом, в Северодаре. Впрочем, все объяснялось просто: избранницы моряков всегда отличались красотой, а морские офицеры испокон веку слыли неотразимыми кавалерами. И потому бывшие примы студенческих компаний, первые красавицы школ, факультетов, контор, строек, НИИ и всех прочих учреждений, предприятий, домов, пороги которых переступала нога корабельного офицера, рано или поздно шли под свадебные марши с женихами в парадных тужурках, увитых золотом шнуров, галунов, поясов, шли неизменно по левую руку, как полагается спутницам военных мужей, и кортик – о, этот кортик, рудимент доброй старой шпаги! – качался на золотой перевязи в такт шагу и нежно побивал бедро невесты, точно жезл чародея…

Но смолкали арфы Гименея, и свадебное путешествие укладывалось в несколько часов аэрофлотовского рейса. Дорога от аэропорта до Северодара поражала вчерашних москвичек, киевлянок, южанок древними валунами и чудовищными заносами. Поражал и город на скалах, нависший над морем, точно горный монастырь.