Валентин Иванов - Море – наша любовь и беда

В положенное время, я тем же самым маневром скользнул с борта причалившего судна мимо сахалинского пограничника в Корсакове, и уже через час ехал зайцем домой. Когда подошёл к дому, увидел мать, копающуюся в огороде, окликнул её. Мать обомлела и долго потом расспрашивала, каким образом я в одиннадцать лет смог сам преодолеть такое расстояние, минуя все пограничные препоны.

Теперь уже после восьмого класса я совершенно самостоятельно узнал, что на Сахалине есть две мореходки: Холмская готовит специалистов для торгового флота, а Невельская для рыболовецкого. Понятно, что торговый флот сулил загранрейсы, а в перспективе и кругосветки, поэтому я отправил свои документы в Холмск. Через две недели они пришли письмом обратно с уведомлением, что мне еще рано поступать, поскольку не исполнилось шестнадцати лет. Недолго думая, я тут же вложил те же документы в другой конверт, адресованный в Невельск. Видимо, к тому времени в невельской мореходке уже была предэкзаменационная суматоха, и недостаток моего возраста просмотрели. Я получил вызов и сразу же рванул к заветной цели.

Абитуриентов, как и в Уссурийске, разместили в огромном спортзале, только койки здесь по морскому образцу были двухярусные. Сунув свою балетку под койку, я отправился осматривать местность. Город мне понравился. Здесь был порт и много моряков. От моря пахло водорослями и настоящей романтикой. Кроме того, на улицах стояли автоматы с вкусной газировкой за три копейки, а на каждом углу продавали мороженое в хрустящих вафельных стаканчиках. Это вам не таёжный посёлок с пыльными дорожками. Асфальт, чистота и цивилизация. Здесь стоило закрепиться надолго.

Здесь было столько новых лиц, шума и непривычной для всякого провинциала суеты. Большинство ребят были старше меня. Некоторые поступали после десятилетки, а другие даже успели отслужить в армии. На втором ярусе над моей койкой располагался Витёк. Он сразу же стал прощупывать меня на прогиб, угрожать набить морду, если я не стану ему подчиняться. Я решил не лезть пока на рожон, учитывая свои слабые физические ресурсы. В посёлке ребята уже знали, что в драке я слабак, но если меня довести до края, я свирепею и могу стукнуть чем под руку попадётся, не задумываясь о последствиях. По этой причине, меня старались не трогать.

Для начала нас построили, прочли краткую вводную о порядках в училище и предложили желающим сдать деньги на питание в курсантской столовой. Сдали не все, но я предпочел сдать, поскольку при таком количестве случайных людей деньги могли спокойно украсть или отнять. После обеда мы пошли на консультацию перед письменным экзаменом по математике, а потом я пошел осматривать город и искупался на пляже.

Вечером легли спать, свет в спортзале выключили, и чуть ли не сразу раздался дружный храп со всех сторон. Через час заснул и я. Проснулся от холодка. Ощупав себя в темноте, обнаружил, что выданное солдатское оделяло спёрли, и я лежу под одной простынёй. Наутро сообщил об этом старшине, курировавшему абитуриентов, и мне выдали другое – совсем старое с двумя дырками.

Экзамены сдал уверенно. Видно было, что моя школьная подготовка будет посерьёзнее, чем у большинства поступавших. А вот медкомиссии боялся. Ребята рассказывали, что главное требование к штурманам – зрение должно быть не хуже девяноста процентов. Я раньше никогда не проверял зрение, и потому не знал, насколько оно у меня хорошее. Если в математике и физике результаты зависели от меня самого, то с медкомиссией всё обстояло иначе. Мне сказали, что для повышения остроты зрения нужно накануне вечером долго смотреть вдаль на море, так что весь вечер перед медкомиссией я просидел на пляже.

Сначала мы прошли общий осмотр, который никаких явных физических недостатков, кроме худобы, у меня не обнаружил, но я помнил о записи насчёт легких, которая подвела меня ранее при поступлении в суворовское училище. Сейчас мои справки уже не содержали компроментирующей информации на этот счёт. В кабинете окулиста мне дали в руки круглую дощечку с ручкой, чтобы поочередно закрывать один глаз и произносить буквы, на которые указывает врач. Предварительно я бросил взгляд на висевшую на стене таблицу и, закрывая по очереди левый и правый глаз, обнаружил, что правым глазом я могу прочесть все строчки до самого низа таблицы, а левый видит последние две строчки расплывшимися. Когда меня стали экзаменовать и настала очередь закрыть правый глаз, я стал хитрить и подсматривать им, после чего был разоблачён, и в моей карточке записали 0,7 для левого и 1,0 – для правого глаза. После чего путь на штурманское отделение для меня был закрыт.

В расстроенных чувствах я вернулся в спортзал и, чуть не плача, стал собирать чемодан. Видя моё подавленное настроение, один из ребят сказал:

– Да брось ты расстраиваться. Пойди и перепиши заявление на радиотехническое отделение (РТО). Им не нужны такие высокие требования по зрению, как штурманам.

Конечно, это было совсем не то, что мне было нужно. Подумав, однако, я решил, что, с одной стороны, в кругосветку и радисты ходят, а, с другой, главное – закрепиться в мореходке, а там, может, удастся и на штурманское перевестись. Это сработало. Когда на плацу зачитали фамилии поступивших, моя оказалась в списке РТО, и счастливцев повели на склад получать форму.

Это был один из самых светлых моментов триумфа. Настоящая морская форма. Она включала рабочий комплект ХаБэ (хлопчатобумажная): форменка с треугольным вырезом на груди, штаны с застёгивающимся спереди клапаном и тяжёлые грубые ботинки, которые мы называли «говнодавами». Выходная форма отличалась более высоким качеством: тёмно-синяя фланелевка, чёрные брюки-клёш и блестящие кожаные ботинки. Кроме этого, полагалась мичманка с круглой кокардой с якорем, флотский чёрный ремень с тяжелой пряжкой, пара тельняшек, трусов, носков и комплект зимних шаровар китайского производства с начёсом, голубой «гюйс» с тремя полосками, шикарный чёрный бушлат с морскими пуговицами, «сопливчик» – черный плотный воротничок, закрывающий грудь в холодную погоду, вязаные перчатки и зимняя шинель, также чёрного цвета. Для парадов полагался белый чехол на мичманку и белые перчатки.

Беда была одна – всё это обмундирование явно рассчитывалось на чудо-богатырей, и на большинстве из нас сидело мешком. Почти все элементы одежды, кроме тельняшек, гюйса и трусов с носками, требовали портняжной подгонки. Для этого на нашем этаже в маленькой комнатушке работала некрасивая и кривоногая девушка, которую звали Зинка. Понятно, что в начале очереди на подгонку сразу оказались наши старшие и более опытные товарищи. Впрочем, рабочие брюки можно было ушить самому, вооружившись иголкой с ниткой, а всё остальное могло подождать. Я привёл свою выходную форму в порядок только летом, когда приехал в отпуск к матери.