Лариса Королева - Объяснение в убийстве. Женский роман с мужскими комментариями

– Ладно, не страдай. Всё обойдётся, – сказала я. – Ты давай роль учи, в образ вживайся. А мне на работу пора.

* * * * *

…Я вернулась из ванной, обмотанная полотенцем, завязанным узелком на плече, и Андрей сказал:

– Тебе очень идёт такой костюм, что-то вроде греческого хитона.

– Мне всё идёт!

– Положим, не всё. Но лучшая твоя одежда – это полное отсутствие таковой.

– Знаешь, – сказала я, усаживаясь по-турецки рядом с Андреем на диван-кровати, – в детстве, я очень мечтала попасть на настоящий бал-маскарад и надеть длинное платье с глубоким вырезом и пышной юбкой…

– А я всегда мечтал залезть под такую юбку! Может, нам взаимоосуществить наши желания?

– Ты просто бесстыжий сексуальный маньяк! Я была бы на том балу таинственной и неприступной графиней. Кто бы тебе позволил «под юбку»! А вот тебе очень пошёл бы мушкетёрский плащ.

– Не хочу, – закапризничал Чернов, – в детстве я уже был один раз мушкетёром. Явился на утренник в начальной школе в сапогах со шпорами, со шпагой, в плаще, усы себе нарисовал и думал, что я – лихой д’Артаньян. А все: «Кот в сапогах, Кот в сапогах». Я тогда так сильно разобиделся, что всякое желание посещать костюмированные балы у меня начисто отшибло.

– Это детские комплексы. У меня тоже было в детстве много комплексов. Сначала я казалась себе слишком большой и сильной, этакой бой-бабой, в которую нельзя влюбиться, потому что была выше многих одноклассников и могла поколотить любого. А к старшим классам мальчишки вымахали, и я почувствовала себя маленькой. Очень расстраивало то, что у меня не такие длинные ноги, как у манекенщиц. Глупо, да?

– Дашка, ты сложена, как античная статуя. У тебя просто изумительно соблюдены все пропорции. Так что не кокетничай.

– Льстец ты, Чернов. Комплиментатор. И говоришь ты это всё с единственной целью – опять заставить женщину быть сверху!

– Ты против?

– Ладно, так уж и быть. Но тогда, если имею тебя я, то посуду моешь ты!

– Не торгуйся, малыш, у тебя это никогда не получалось, – сказал Чернов и развязал узел на полотенце, в которое я была замотана.

Статья «Кто молчит – тот должен умереть» неожиданно вызвала шквал звонков и писем. Столько откликов на материал я не получала со времён своей знаменитой «Мёртвой петли» – журналистского расследования убийства женщины из маленького провинциального городка. Судьба Нины Арсеньевны тронула десятки читателей, которые выражали своё мнение по поводу нашего здравоохранения и сочувствие трагедии маленького человека, ставшего его жертвой.

(История одной конкретной жизни всегда гораздо больше трогает и волнует обывателя, чем бесстрастные статистические данные, в которых фиксируются тысячи подобных случаев.)

Через несколько дней после выхода номера газеты позвонила и сама Нина Арсеньевна. Сначала она восхищалась моей «феноменальной» памятью, позволившей настолько точно передать её монолог без помощи блокнота и диктофона, а потом принялась благодарить за оказанную ей помощь и поддержку.

– Да что вы, Нина Арсеньевна, чем же я вам помогла? Разве что привлекла к вашей беде внимание общественности, – сказала я и услышала в ответ то, что немало меня озадачило:

– Именно что, Дашенька, привлекли внимание! И каких людей! Ко мне уже приехал полковник медслужбы КГБ в отставке, и он собирается везти меня в Москву на операцию. Ждём только прибытия спецрейса и медсестры для сопровождения.

– Какой полковник КГБ? – не поняла я. – Какой спецрейс?

– Он так и представился. Тимофей Петрович, полковник медслужбы, такой милый мужчина. Он прибыл в наш край на отдых и случайно прочёл вашу статью. Мы, говорит, всех этих врачей судить будем. Да я говорю: судить никого не надо, если б только можно было меня хоть немного подлечить…

Эта сказочная история показалась мне странной и подозрительной.

– Нина Арсеньевна, как только этот ваш «настоящий полковник» ещё раз у вас появится, позвоните, пожалуйста, мне и задержите его до моего приезда.

– Да он и сейчас здесь. Вот уже три дня, как живёт у нас.

– Вот так? Живет в вашей семье? Ничего ему не говорите, я сейчас к вам приеду.

Я кинулась к Чернову и пересказала ему содержание этого разговора.

– Похоже, работает какой-то мошенник, – задумался Чернов.

– Господи, что ему брать-то с этой женщины? – недоумевала я, внутренне соглашаясь с Андреем. – Там же, кроме старой мебели, ничего в доме нет.

– А вот мы сейчас и проверим, что там за гусь, – сказал Андрей, вставая из-за стола. – У тебя есть знакомый мент при форме, чтобы мы могли захватить его с собой? Но только не слишком важная и занятая персона.

– Сейчас что-нибудь придумаю.

Я позвонила начальнику пресс-службы УВД Виктору Строеву, с которым была в приятельских отношениях, и предложила проехаться по одному адресу. Мы с Черновым сели в машину и поехали в сторону УВД, от здания которого Виктор двинулся вслед за нашей «Волгой» на патрульной машине. С ним был молоденький сержант в форме.

Нина Арсеньевна открыла нам дверь сама, на этот раз её семья была в полном сборе. Оставив нашего водителя в машине, мы с Черновым, Строевым и сержантом прошли в зал, где на диване сидел муж Нины Арсеньевны, и маленький мальчик катал по паркету крошечную машинку.

– Где ваш полковник? – спросил Строев. По его напряжённой позе я поняла, что Виктор готов к любым неожиданностям.

– Да вон он, курит на балконе.

В этот момент в комнату вошёл пожилой сухонький мужичонка в спортивном костюме и очках с очень толстыми стёклами. Он замер, испуганно уставившись на милицейские формы Виктора и его сослуживца.

– Гражданин, прошу предъявить документы, – строгим голосом произнёс Строев.

Дрожащими руками дед извлёк из кармана куртки удостоверение на имя Гарникова Тимофея Петровича, начальника медслужбы КГБ в отставке. Виктор повертел удостоверение в руках и передал его нам с Андреем. Чёрно-белая фотография была вырезана по контурам лица и приклеена на разворот документа, в котором не было ни единой печати, а буквы вписаны крупным детским почерком.

– Кто такой? Настоящая фамилия! – прикрикнул Виктор, и дед чуть слышно пробормотал:

– Бердников Илья Прокопьевич. Пенсионер.

– Что же вы гражданка, аферистов в свой дом впускаете, да ещё позволяете им у себя жить, – укоризненно сказал Виктор Нине Арсеньевне, и вместе с сержантом повёл Гарникова-Бердникова к выходу.

Нина Арсеньевна была совершенно потеряна. Обескураженным взглядом она провожала до двери свою последнюю надежду на спасение, и не реагировала на выпады появившейся в зале дочери. Ритка, крепко сбитая деваха в выцветшем халатике, с полотенцем, обмотанным вокруг головы наподобие чалмы, выкрикивала: