Юрий Токарь - Воля Божья?

– Майдан, это революция чести. Народ сверг ненавистного ему правителя. Люди смогли подняться над меркантильной суетностью жизни и презреть мелочность, приобщившись к великому делу.

– А мелочность и меркантильность, в вашем понимании, это возможность зарабатывать деньги, чтобы содержать себя и свою семью? – уточнил Супрунов.

– При чем тут содержать? Ведь не хлебом единым жив человек. – Конечно. Но майданящие в центре Киева и кушали, и пили как все живые люди. И не за свои кровные.

– Да вся Украина сбросилась на Майдан. Народ помогал, кто чем мог.

– Особенно в первые дни, когда митингующим платили по пятьдесят гривен. А в последующие по сто, сто пятьдесят, двести и дошло до четырехсот. Это, наверное, потому что патриотизм в украинских гражданах дремал крепко и просыпался медленно. Майдан привел к войне, а значит Майдан это ошибка. Огромная и страшная ошибка.

Николай Петрович сразу не нашёлся, что ответить, растерянно взглянув на шумящий зелёной листвой тополь, который рос очень уж близко от медицинского корпуса и, казалось, влекомый ветром, хотел дотронуться до открытого окна, а Игорь Ярославович продолжил:

– Что это вы с такой издевкой говорите о любви к Родине?

– Ну, во-первых, моя Родина это Советский Союз, а не Украина. И ваша, насколько я понимаю, кстати тоже, во-вторых мне просто интересно, кто финансировал Майдан со дня его рождения. А ведь «вербовка» майданистов, сначала в Киеве и Киевской области, а потом и в других городах и выплата им денег работали четко. Видел это сам в Киеве, а друг мой рассказывал, что то же самое было и в Днепропетровске.

– Считаете, что все митингующие заполняли столичные площади только из-за денег?

– Нет. Не считаю. Встречал там студентов и школьников, прогуливающих занятия под прикрытием красивых слов, людей просто пришедших потусоваться, как говорят подростки, или послушать модных певцов на шару, поглазеть на мешки с песком в центре Киева, любопытных. Я ж, например, майданную колыбель переворота посещал пару раз только и то случайно. Вынужден был пересекать Майдан. И уверен, безусловно, находились украинцы, искренне верящие в то, что светлое будущее страны рождается на Крещатике, наивные романтики. Они на Майдане деньги не зарабатывали. – Нет. Все это случилось потому, что народ хочет жить в цивилизованной и богатой Европе.

– А кто его спросил, народ этот самый?

– В каком смысле?

– В прямом. Почему на Украине не провели референдум с одним простым вопросом: «Вы хотите, чтобы наша страна вступила в Таможенный Союз или в Евросоюз?»

– Ну, не все украинцы понимают правовые тонкости и мировые экономические тенденции, а также европейские преимущества.

– Значит, вы утверждаете, что большинство населения может проголосовать не правильно?

– Да. Народ надо готовить к Европе, – менторским тоном ответил Мальцев.

– По-вашему выходит, что даже если большинство граждан не хочет, чтобы страна вступала в НАТО и в Евросоюз, то их надо силой тянуть туда?

– Истинные патриоты выступают за Европу, а если некоторые обыватели не понимают, что государство наше должно стремиться к цивилизации, открытому обществу, покончить со взяточничеством, то это их проблемы.

– Вы искренне верите в то, что если майдановцы и сочувствующие им по всей Украине завтра подавят Юго-Восток и захватят реальную власть не только в Киеве но и по всей стране, и даже вернут Крым, то коррупция в этом государстве исчезнет как по мановению волшебной палочки? – удивленно спросил Игорь Ярославович, забрав слона противника и тем самым усилив явное своё преимущество на шахматной доске.

Озадаченность то ли от потери слона, то ли от простого вопроса, возникшая на лице Николая Петровича, в миг стерлась ворвавшейся в палату громкой и тревожной мелодией вызова его мобильного телефона. Он ответил :

– Да. Да, Толик…, я. А кто ещё? Ты же мне звонишь, – усмехнулся незадачливый шахматист в только-что взятую трубку «Нокиа», – " ну?», – озадаченность снова тенью вернулась на лицо Николая Петровича или, пожалуй, даже озабоченность, уже совсем серьёзная, а не шахматно-больничная, расслабленная, -так что ты не нашёл его?.. Не отвечает на звонки?.. Может у него есть другой телефон?.. Не знаешь?.. Так позвони ему на дачу… Нет телефона? У заместителя военкома, у полковника нет на даче телефона?.. А-аа, он расширил участок и строит бассейн? Переносят телефонные столбы? М-да…, нашёл время. Да нет, я понимаю, что это не моё дело… Ещё раз тебе сказать сколько им лет? Так ты ж записывал… Ну… Да, ладно, скажу, конечно. Старшему, Славику… Да, да, тому, который женится через два месяца, ему двадцать три, а меньшему, Володьке двадцать один. Он только-только университет окончил… Да знаю я, что весь их курс призывают. Ну и что? Володя ж и на свадьбе помагать должен… Ну да, на той, что у брата его через два месяца будет. И, вообще, готовиться ж надо к свадьбе… Та найдут там, кому воевать. И ты ж знаешь, я в долгу не останусь… Ни при чем? Это всегда при чём.. Я понимаю, что не по телефону… Нет уже добровольцев?..Это полковник сказал?..Так ещё, может, появятся. А мои дети не имеют никакого отношения к этой войне. Нельзя им на фронт, у них же вся жизнь впереди, понимаешь?.. Ну конечно! Были на Майдане, значит свой долг Украине они отдали уже… Нет, нельзя им на фронт. Я ж говорю… А, ну почему не даю слово сказать, я слушаю тебя внимательно… -сосед Мальцева по палате вдруг как-то сник, отчего-то поежился, растерянно посмотрел на Андрея Владимировича и сильнее прижал хрупкую «Нокиа» к уху, -Знаю… Да, понимаю… Да, на завтра у них повестки в военкомат, у обоих… Пусть идут?..Он обещал, что будет с утра?.. Ты думаешь?..А сегодня никак?..Нет? – Николай Петрович тяжело вздохнул, – ну ты ж смотри, не подведи… Да, меня ж с утра завтра оперировать будут… Перестань, сейчас же речь не обо мне. В общем, надеюсь на тебя… Хорошо… Давай! Пока!

Бизнесмен отключил мобилку и почему-то очень осторожно, вроде опасаясь чего-то, положил её на тумбочку, а затем отвлеченно посмотрел на шахматную доску и тихо произнёс:

– Патовая ситуация.

– На доске? В стране? Или в жизни? – задал вопрос учитель.

Безусловно, он понял проблемы своего шахматного соперника из телефонного разговора. Уши ж свои он закрыть не мог. Вопрос его отдавал, правда, чёрным юмором, но ответ услышал искренний:

– По-моему, везде, -сосед небрежно взглянул на ожидающие его решения фигуры и предложил:

– Ничья?

– Пусть так, – согласился усмехнувшись Игорь Ярославович, пребывавший в полулежачем положении, а затем откинулся головой на подушку и уставился в потолок.

Так и закончилась шахматная партия в больничной палате.

А летом Супрунов устроился таки на работу воспитателем в детский лагерь «Гвоздика», но расположенный не в Крыму, где каждое лето Игорь привык работать уже четыре сезона подряд, а в Кирилловке, на берегу Азовского моря. Учителю всегда было не просто находить общий язык с начальством, зачастую он не умел или не хотел держать язык за зубами, когда встречался с явной несправедливостью или глупостью руководства. Хотя, может иногда и стоило бы. Временами сам Игорь Ярославович задумывался о том, не слишком ли критично он относится к встречающимся на его трудовом пути руководителям, ведь идеальных начальников не бывает. Однако же сам себе отвечал, что от решений людей, начальствующих над педагогическим составом, будь-то в школе или, тем более, в детской здравнице, зачастую зависит степень безопасности детей. Например, разве мог Супрунов не возразить старшему воспитателю детского лагеря, предложившей, чтобы каждый отряд сделал акробатическую композицию, а жюри мол выберет отряд-победитель, то есть тот, в котором дети, вылезая на головы других, достигнут максимальной высоты. И дело даже не в том, что в таком более чем своеобразном акробатическом конкурсе одновременно предлагалось участвовать малышам и пятнадцати-шестнадцатилетним подросткам, а в том, что рискованные упражнения начальница желала увидеть в центральной части дискотечной площадки. А она ж, плошадка эта самая, бетонная! Отчего зло так живуче и повторяемо педагог ответить себе не мог, но, к сожалению, подобный, очень не безопасный для детей конкурс, предлагалось провести с детьми не однажды. Игорь Ярославович в таких случаях всегда пытался доказать, что на бетоне или асфальте вместо матов, с обыкновенными, домашними детьми, не занимающимися спортом серьезно, нельзя так экспериментировать.