Владимир Зуев - Золотое зерно

Миша быстро справился с палаткой и поспешил к пещере. Стемнело, низкие тучи заволокли небо, вот-вот должен был начаться дождь. Миша решил сократить путь и пошёл по еле видимой тропинке, все его мысли были заняты произошедшим накануне разговором Веры с Николаем Васильевичем. Вспоминая подробности: глаза Веры, её жесты, улыбку, он сам себя заводил. Всё в нем клокотало от возмущения и собственного безсилия. Опомнился он только тогда, когда дошёл до середины горы, и тропа стала уже. Растерянно оглядевшись, Миша понял, что здесь что-то не так, но, не слушая внутренних ощущений, всё же пошёл вперёд. В это время начался дождь. Гора была невысокой, но подъём крутой, он с трудом преодолел несколько последних метров – мешал большой рюкзак. Он оказался на узкой вершине горы и замер. Прямо перед ним был отвесный склон, гладкий, как стена. Одно неверное движение сулило смерть далеко внизу, на острых камнях. Отсюда до пещеры рукой подать, но как спуститься? В досаде он осторожно развернулся, но и здесь его подстерегала неудача. Хлынул самый настоящий ливень, склон горы стал таким скользким, что он с трудом удержался на ногах, чувствуя предательскую дрожь в коленях, пытаясь не смотреть вниз и не делать лишних движений, чтобы не сорваться.

Сколько времени Миша простоял в оцепенении, он не знал. Пока с глаз его не спала пелена, и он не понял, что сам себя загнал в эту ловушку.

Миша почувствовал себя опустошённым, разбитым, как было в последнее время после его приступов ревности. Лишь спустя пару дней ему становилось лучше. Неуправляемые эмоции, владевшие им, требовали выхода. Один раз он ушёл подальше от лагеря, в горы, в надежде, что успокоится. А сегодня нёсся, не разбирая дороги, и вот результат. Впервые ему стало страшно…

Ещё не осознавая до конца, что он делает, Миша взмолился о помощи, неистово, всем сердцем устремившись к Богу, прося прощение за слабость, за всё. Что было дальше, помнил с трудом. Уйдя в молитву и растворившись в ней целиком, он увидел перед собой огромную фигуру в белом.

И его сердце пронзил трепет. И улыбнувшись, счастливый, забыв обо всём, он смело шагнул навстречу протянутым рукам…

Упал он неловко, немного боком, но всё же удержался на маленьком выступе, немного правее и ниже той злополучной вершины. Ещё не понимая, как он совершил этот прыжок, и был ли он на самом деле, огляделся. Рюкзак лежал рядом. Миша встал и начал осторожно спускаться.

Оказавшись внизу, заметил в нескольких шагах от себя ещё одну пещеру. С трудом перешагнув через большой камень, которым наполовину был завален узкий вход, Миша проник в пещеру. Тут же у входа присел и отдышался. Только потом заглянул в рюкзак и обнаружил там свитер, сухие носки, кое-какую еду, термос с горячим чаем, который уцелел, и был приятно удивлён предусмотрительностью Веры. Переодевшись и сделав глоток обжигающего чая, почувствовал, как по телу разливается приятное тепло.

Удобно устроившись и прислонившись спиной к рюкзаку, Миша глубоко задумался. С каждым днём Вера отдалялась от него. Она так много говорила о Николае Васильевиче, преображаясь на глазах, что в сердце Миши закралась ревность. Сначала он пытался не обращать на это внимания, испытывая лишь досаду. Но это чувство росло в нём, и он переставал владеть собой, когда Вера счастливо улыбалась, встретив Николая Васильевича, как, разговаривая, не сводит с него глаз, советуясь по малейшему поводу. Миша испытывал большое напряжение, весь поглощённый борьбой с самим собой, готовый иногда сорваться. Потом злился на себя, на своё поведение, но ничего не мог с собой поделать.

– Что случилось? – без конца допытывалась у него Вера. – Что с тобой? Тебе неприятно, что Николай Васильевич приходит к нам? Ты вдруг потерял к нему интерес, а ведь раньше, признайся, тебя всё это волновало не меньше меня. Если ты в чём-то с ним не согласен, скажи. Неужели ты ревнуешь? – догадалась она, – глупенький, я люблю тебя, милый мой, родной. А к нему отношусь как к другу, питая исключительно духовные чувства.

– А разве любовь не самое духовное чувство? – спросил он глухо.

– Ни за что не подумала бы, что ты так ревнив. Право, ты меня удивляешь, – уже серьезно продолжила она. Перестань, сейчас же перестань, слышишь, это же смешно!

Но перестать он не мог, прекрасно понимая, что избавиться от чувства, которое завладело им целиком, не так-то просто.

Вера сердилась по-настоящему, не скрывая, что всё это чересчур…

Миша рассмеялся, подумав, что злее шутку и не придумаешь: он здесь один, а Вера там и … неизвестно, когда закончится дождь.

Взглянув на часы, он с удивлением обнаружил, что прошло уже несколько часов. Дождь не утихал, ветер усилился, в пещере стемнело. Ему было совсем не одиноко, хотя раньше он ни минуты не выносил одиночества. И даже, если приходилось работать за письменным столом, он знал, что Вера рядом, стоит только позвать её, и она появится в дверях. Только в последний год, после того, как уехал их сын, он начал ощущать невыносимое, тягостное одиночество рядом с нею. Поначалу, оно было едва заметным, появляясь в минуты разногласий. Всё чаще они стали заниматься своими делами в разных комнатах, не проронив за день ни слова, а, встретившись, делали вид, будто ничего не произошло. Потом оно выросло как снежный ком, грозя раздавить его своей тяжестью. Миша чувствовал своё безмерное одиночество днём и ночью, хотя они по-прежнему ели за одним столом, спали в одной постели и вечерами встречались у телевизора, в гостиной. После отъезда сына Вера часто включала телевизор, пытаясь понять по коротким, скупым сообщениям, как живет её сын там. Не замечая ничего вокруг, она вся с головой ушла в переживания, односложно отвечая на вопросы, чаще молчала. Антон не писал и не звонил, а Миша был безсилен что-либо изменить. Замечая её покрасневшие от слёз глаза, он делал вид, что ничего не заметил. Его охватывало такое отчаяние, что хотелось кричать на весь гулкий, пустой дом, который он больше не мог выносить ни минуты. И Миша уехал…

Поехал к морю, куда раньше они ездили вдвоём, чаше весной, иногда летом. Летом они обычно уезжали в экспедицию, но это было давно.

Гостиница, в которой он остановился, была огромной и неуютной. Ночью ему не спалось, он долго читал детектив, и только под утро забылся коротким, тревожным сном. Разбудило его солнце, бившее прямо в глаза сквозь неплотно задёрнутые шторы.

Бросив вещи на людном пляже, Миша долго плавал, потом в изнеможении свалился на песок, подставив солнцу бледное тело. Уже вечерело, когда он, гуляя по городу, подумал о том, что сам себе устроил эту пытку. Все напоминало ему о Вере, об их прошлой жизни, когда они были счастливы вдвоём. В этом магазине на углу, они покупали по утрам горячий хлеб, сюда бегали звонить сыну, в том кафе подолгу сидели вечерами, разговаривая…