Алексей Доцент - БЕСНОСВЯТ

Иллюстратор Мария Кутузова

© Алексей Доцент, 2019

© Константин Юдин, 2019

© Мария Кутузова, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-4493-0550-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бесносвят на селе

уродился даве́че,

Он взошёл вместе с полной

Луной.

За семь дней и ночей

пол села покалечил,

Порожденный самим

сатаной.

Он на бесиве жил,

он повсюду скитался,

И он о́т роду был

вовкула́к.

Он село скинуть в скот

заговором пытался,

Неустанно старался,

ведьмак.

И пытались убить

Бесносвята на се́ле,

Но он при сатане

не раним.

Дьявол раны лизал

на уродливом теле,

Хоронясь постоянно

за ним.

И пытались изгнать

ворога́ чертогоном,

И брались уничтожить

огнём,

Но смеялся шайтан,

говоря злобным тоном,

Что бессмертен он ночью

и днём.

При Луне, на погосте,

вельзевул бесновался,

Мертвецов из могил

поднимал,

И над ними не-на́ш

как хотел измывался,

На село по ночам

насылал.

А порой, подле хат

бесновались анчу́тки

И кричали совой

у ворот.

Эти злые, нечистые,

адские шутки

Из ума выводили

народ.

И дошло до сельчан,

что сказал бес даве́че,

Чем себя сам он

и́ уязви́л:

Он про ночь и про день говорил,

а про вечер

И про утро он

не говорил.

И убили его поутру

на рассвете,

Когда шут без хранителя

шёл.

Уничтожили за́

беды, горести эти,

В сердце вбили осиновый

кол!

До сих пор на селе

его адские стоны

Раздаются с полей

и лесов!

Ночью падают с полок

кресты и иконы,

Возгораются печи

без дров!

И в печах видит люд,

во пламе́ни, прокля́тый

Некошно́го уродливый

лик!

Захоронено тело,

но дух бесносвя́тый

До сих пор на селе

не поник!

– Давно это было – начал рассказывать старый егерь, задумчиво вороша тлеющие в печурке угли. – Мне тогда, почитай, годков семь-восемь было. Лихое время тогда наступило. Как какое проклятие над Россией тогда случилось. Люди все как из ума выжили – шутка сказать, царя-батюшку скинули. Но все случилось из-за этой войны проклятой мировой – едрить ее в растуды. Нечисть, видно, какая-то ее задумала, и нечисть тогда и подниматься стала. Испокон веку, старики говорили, такого никто не видывал. Только при Петре Алексеевиче, говорили нам прадеды, а им ихние прадеды сказывали, рыскали вокруг сел оборотни, а нечисть по погостам бесновалась – за то в народе его Антихристом и нарекли. Говорить только про то никому не велено было, а ослушникам ноздри рвали и лбы клеймили, опосля чего на Урал да в Сибирь ссылали в страшные рудники и шахты, откуда, говорят, никому назад уже хода не было.

Старик закрыл дверцу печи и пошаркал к своему стулу, бывшему, наверняка, ровесником своего хозяина. Тот не спеша опустился в него, достал из кармана кацавейки скомканный газетный лист, расправил его, а затем оторвал от него неширокую полоску бумаги. После этого он вытащил и другого кармана кисет с саморучно выращенным и засушенным по особому способу самосадом – чтобы был поядренее, да позабористее – и аккуратно высыпал табак на бумажку. Свернув самокрутку и проведя языком по краю бумаги, старый егерь задымил своей цигаркой, наполнив воздух дымом, который непривычному человеку мог показаться ядовитыми газами, применявшимися немцами во время битвы на Ипре.

– Что за бумага пошла! Не бумага, а невесть что – недовольно пробурчал он. Вот раньше была бумага, так бумага. Бывалочи, от «Правды» такой дух шел, что и дым выпущать не хотелось. А сейчас везде одни нитраты. Да и печатают что – срамоту одну. Эту бумагу только на подтирку пускать, а не на курево.

– Вы, кажется, что-то насчет нечисти рассказывали – вынужден был перебить его я.

– Да, милок, плохая пошла бумага – продолжал он, будто и не слыша меня. А про нечисть то я тебе сейчас расскажу. Ты чай себе заваривай. История то не маленькая – коротко не расскажешь. Нечисти, сынок, у нас здесь полно было. Говорят, выходит она только в лихую пору – жди тогда беды большой. Так оно и вышло. Упаси Боже кому еще такое увидеть – страх ужасный.

По лицу старика пробежала тень. Дотоле добродушное и приветливое оно превратилось в каменную маску какого-то древнего изваяния. Взгляд его остекленел, и зрачки неподвижно уставились в одну точку. Рука с дотлевающим в ней окурком застыла в неподвижности на столе. Было видно – старик вновь переживает те далекие события, случившиеся с ним на заре его долгой и непростой жизни.

Неожиданно он скинул с себя оцепенение и начал скрипучим старческим голосом рассказывать свою историю. По ходу повествования он все больше и больше воодушевлялся, а под конец его даже стал вставать со своего стула, хромая взад и вперед по избушке и усиленно жестикулируя. Я в восхищении слушал его рассказ, даже не задумываясь о том, правда то или нет. В любом случае, история, рассказанная егерем, была достойна того, чтобы быть записанной.

Недавно я вновь приехал к своему давнему знакомому, чтобы уточнить у него некоторые детали, касающиеся этой истории, но с сожалением узнал, что его больше нет.

Безмолвный могильный холмик встретил меня на кладбище. Погода была сырой и дождливой. Ветер гнал серые тучи по небу и срывал с деревьев последние пожухлые листья. С сожалением и грустью смотрел я на последнее пристанище рассказчика, чья история так сильно запала мне в душу.

Простояв некоторое время у его могилки, я повернул обратно. Как жаль – подумал я – что люди имеют свойство умирать никого не предупредив об этом заранее.

– А все с того началось, что у нас в селе на отшибе одна баба жила. Ни мужа, ни детей у нее никогда не было. Жила она всегда одна и людей чуралась. Люди ее дурочкой считали, так и прозывали ее – Дурочка. По имени никто ее и не звал никогда – да имени никто почти и не знал. Так – Дурочка, да Дурочка.

А потом слухи пошли, что баба эта с нечистой силой знается. Будто бы ночью в самую темень выходит она из дому босиком и с распущенными волосами. Говорили, что она и по погосту гуляет, какие-то слова выкрикивая.

Как-то раз мужики наши с ярмарки ехали – припозднились и ночью лесом домой возвращались. Напились, конечно. Ехали, балагурили, и вдруг смех адский услышали – дикий и неистовый. А потом с той же стороны вдруг волчий вой послышался.

Мужики потом говорили, что смех этот точно той бабы был. Она и раньше все время особняком жила, а теперь ее и подавно стороной обходить стали. Около избы ее никто и ходить уже не отваживался. Даже было сжечь ее надумали, да никто грех на душу взять не решился – а зря, может и не было бы потом такой беды на селе. А потом и случилось то, что жизни нам потом долгие годы не давало. Родила дурочка ребеночка. Одна родила – ни бабы-повитухи, ни фельдшер к ней не наведывались.