Алёна Даль - Хождение по Млечному пути. Повесть-странствие

– Ева росла на руках у Ежи, – рассказывает Агнета, – когда девочка пошла в школу, он брал её с собой на каток и учил играть в хоккей. Если дворовых мальчишек не хватало для ледового боя, на ворота ставили Еву. А она… Она была страшно горда, что большие мальчики берут её в свою игру. И даже скрывала от меня свои спортивные раны – шишки и синяки, представляешь?

– А Ежи тоже участвует в её девчачьих затеях? – интересуюсь я.

– Ты знаешь, да! Как-то они вместе пошли покупать для Евы первую губную помаду. Я хорошо помню, как они встретили меня у порога с заговорщическим видом, их распирала изнутри общая тайна. А дело было всего лишь в оранжевом блеске на губах дочери. Я не сразу заметила, а сын оскорбился едва ли не больше, чем сестра. Ещё бы, ведь это он выбирал цвет!

Посерьёзнев, Агнета добавляет:

– Если бы не Ева, не уверена, смогла бы я спасти сына… – и надолго замолкает, присев к развязавшемуся шнурку.

Я жду, когда она перешнурует ботинки, и аккуратно меняю тему.

– Агнета, давно хотела тебя спросить: откуда ты так хорошо знаешь русский?

– Учила в школе – это раз, – Агнета, пыхтя, выпрямляется, – а ещё была активисткой школьного Клуба интернациональной дружбы и целый год переписывалась с русским мальчиком, кажется, из Киева. Ведь тогда ещё был Советский Союз!

– Помню-помню! – оживлённо подхватываю я. – В СССР в те годы выходил журнал «Польша» и там были адреса польских школьников, желающих переписываться со своими русскими сверстниками. Ты не поверишь, мы с братом тоже переписывались тогда с поляками!

– Ну, а главное, – продолжает Агнета, – я уже долго работаю на верфи, где строятся и ремонтируются корабли, среди которых немало русских, то есть теперь уже российских. Поэтому русский я знаю не хуже, чем польский!

Мои глаза округляются: второе совпадение оказывается ещё более поразительным.

– Постой, ты ведь живёшь в Гданьске?

– Ну да.

– И работаешь на Балтийской верфи?

– Да.

– Не может быть! – изумляюсь я. – Выходит, мы с тобой ходили по одним и тем же стапелям весь прошлый год!

– Ты что, работала на нашей верфи? – недоумевает полячка.

– Представь себе! Ну, не то чтобы работала… Часто приезжала к вам в Гданьск, потому что участвовала в оборудовании парусника «Алые паруса». Слышала о таком?

– Ещё бы! – теперь очередь Агнеты округлять глаза. – О нём говорила вся верфь. Только русские могут придумать шить оснастку из красной парусины! И делать осадку, которой не может быть в принципе.

– Но у нас это получилось!

– О, да!

Мы на радостях обнимаемся как друзья-моряки, сошедшие на берег после долгого похода.

– Ну, надо же! Почему же мы не встретились тогда? Никак не могу понять.

– С чего ты взяла? – отвечает рассудительная Агнета. – Может, десятки раз и встречались. Просто там была совсем другая жизнь, и мы не обращали друг на друга внимания. Мало ли кто приезжает к нам на верфь? А по работе тесно и не сталкивались.

– Это ещё что! – вспоминаю я. – Бывает так, что живут люди в одном городе, на одной улице, чуть ли не в одном доме, а знакомятся только на другом конце земного шара! У меня так было!

– У меня тоже!

– Вот видишь? Значит, просто теперь настало время, – заключаю я, и мы шагаем дальше.

…Бургете, Зубири, Ларасоана, Тринидад-де-Арре… Наваррские городки и деревни – все как один чудо-пасторали: тихие, маленькие, уютные и какие-то… кукольные, словно объёмные слайды из стереофильмов моего детства. Белёные домики, черепичные крыши, тёмные ставни, кружевные занавески в раскрытых окнах, горшки с цветами и розовые кусты у входа. Ватные облака, река из фольги, фонари из папиросной бумаги. Только вместо пушистых мишек и гномов из сказки – взаправдашняя бабулька с живой козой, старичок за рулём трактора или юный пастушок с медным рожком и длинной палкой. Возле каждого дома – непременная скамеечка, на которой можно передохнуть, в том числе и проходящему страннику. В любом селении есть своя церковка с поэтическим названием, бережно хранимая местная легенда, руины крепости, часовня или башня с аистом на крыше, на худой конец, древний амбар, до сих пор исправно выполняющий свою сельскохозяйственную функцию. При виде этих пасторальных картинок рука инстинктивно тянется к фотоаппарату, но груз рюкзака и усталость часто перевешивают первый порыв, и восторги остаются запечатлёнными лишь в памяти.

Земля Наварры полна природного магнетизма, притягивающего к ней людей творческих и страстных, неутомимых собирателей образов и впечатлений, коллекционеров острых ощущений и ярких, бодрящих чувств. Тех, кто во всём ищет свежесть и вдохновение.

Её история, уходящая узловатыми корнями к древним преданиям и традициям, её неистовые праздники и неуёмная страсть, ещё не тронутая цивилизацией природа и добродушная простота местных жителей привлекают сюда писателей и художников, музыкантов и поэтов, композиторов и режиссёров, да и просто ценителей прекрасного.

В 20-х годах прошлого столетия по этой земле путешествовал Эрнест Хемингуэй – старик Хэм, как называла его богема. Его ноги ступали по дорогам Наварры, он гулял в буковых пиренейских лесах и ловил форель в реке Ирати, сиживал с друзьями в местных барах, заполненных бородатыми горцами.

В Бургете сохранился в неизменности двухэтажный отель с зелёными ставнями, где когда-то ночевал писатель: «Мы пошли в гостиницу мимо выбеленных каменных домов, где целые семьи сидели на пороге и глазели на нас… Толстая женщина, хозяйка гостиницы, вышла из кухни и поздоровалась с нами за руку. Поднимался ветер, и в гостинице было холодно. Хозяйка послала с нами служанку наверх показать комнату. Там были две кровати, умывальник, шкаф и большая гравюра в рамке – „Ронсевальская Богородица“. Ставни дрожали от ветра … » 31 31 Эрнест Хемингуэй. «Фиеста. И восходит солнце» [глава 11].

Комната, в которой останавливался Хемингуэй, нисколько не изменилась за минувшее столетие. Тучная сеньора, по-видимому, правнучка той прошлой хозяйки, с гордостью показывает нам медную мемориальную табличку у двери. Мало изменился и сам отель, по-прежнему холодный и сырой. Да и дорога, по которой мы идём вот уже третий день, кажется, ещё хранит пыльный след башмака старика Хэма. Но больше всего имя писателя чтут в Памплоне, где разворачиваются основные события его знаменитого романа «Фиеста».

Памплона и праздник Сан-Фермин, свидетелем и неоднократным участником которого был Хемингуэй, пожалуй, наиболее ярко характеризуют Испанию, как страну, соединяющую в себе язычество и христианство. Ну, скажите, в каком ещё городе мира чествование Святого заканчивается безумной вакханалией с риском для жизни? Где ещё пение религиозных гимнов соседствует с винными реками и земными удовольствиями? Как в течение девяти дней сдержанное католическое благочестие смешивается с пышными парадами и развлечениями, строгие церковные ритуалы – с фривольными уличными играми, торжественные мессы – с ярмарками и кровопролитными зрелищами? Видимо, отчасти это объясняется тем, что Святой Фермин был не только первым епископом Наварры, но ещё и покровителем виноделия и хлебопечения. Отсюда и проистекает замысловатый дуализм верований, эклектичность традиций, синтез духовного и материального, поставленный нынче на службу городской казне.