Анатолий Агарков - Рахит. Сборник рассказов и повестей

Надо бы ребят позвать, да никого на улице нет. Побрёл домой со своей тайной.

Ночью была метель. Когда наутро мы пришли туда с Серёгой Ческидовым и Юркой Куровским, никакой дыры не было. То ли забило её под завязку снегом, то ли сверху затянуло настом.

– Была, братцы, ей богу, была, – чуть не плакал я.

Ческидов, как самый старший в компании и рассудительный, прикидывал по ориентирам.

– Так, вот сеновал, вон дома… Дыра должна быть здесь.

Лишь только он утвердился в этом выводе, как мгновенно пропал из глаз. Стоял только что, и вдруг не стало. Чуя недоброе, мы с Юрком стали осторожно подходить к тому месту. Дыра нахально распахнула чёрную пасть в белом снегу. Проглотила одного и поджидала следующего дурочка-смельчака.

– Серый, ты живой?

– Жив пока, – голос донеся из такого глухого далека, что мы ещё больше перетрусили.

– Бежим, папка дома, он поможет, – предложил я.

– Ты беги, зови, – рассудил Юрок. – Я здесь постерегу – мало ли чего…

Я рванул со всех ног, но у крайнего дома меня остановил дед Ершов:

– Куда бежишь, пострел?

– Там такое… – и я всё, торопясь, рассказал старику.

Он снял с крыши сарая рыбацкий шест:

– Показывай.

Осторожно опустив шест в дыру, упёр, навалив на плечо.

– Эй, там, вылазь потихоньку…

Скоро в дыре показалась Серёгина голова, запорошенная снегом.

– Дальше не могу, – застрял он в горловине, поворочался и со вздохом, – назад тоже.

Дед Ершов сгрёб Чесяна за шиворот и, как пробку из бутылки, вытащил рывком из дыры.

– Шапка там осталась, – радовался спасённый. – Весной поищем. А не найдём, не жалко – всё равно старая.

13

Попала на глаза нужная доска – я такую давно искал. Размышлял – стащить или спросить? Украсть – совесть замучает. Спросить – а вдруг отец откажет, тогда уж точно не украдёшь: заметит. Долго мучился, потом решился.

– Эту? Зачем? На автомат? Бери.

Поспешил к Николаю Томшину:

– Нарисуй автомат, чтоб как у тебя, с круглым диском, только для моего роста.

Коля прикинул что-то, заставил руки согнуть, вытянуть, измерил и нарисовал.

– Как раз под твой рост.

Выпросил у отца ножовку и принялся за дело. Попилил, устал. Принялся размышлять. Если в день пилить постольку, то, наверное, к лету закончу. С этим автоматом у меня были связаны определённые планы. Ведь я на полном серьёзе мечтал удрать из дома, как только наступит тепло и растает снег. Представлял себя стоящим на носу пиратского корабля с автоматом в руках. Пусть не настоящим, но кто издали-то разберёт. Не разберут, а напугаются и отдадут всё, что потребую. Пиратом, пожалуй, быть гораздо выгодней, чем ныряльщиком за сокровищами. Там, того гляди, акула сожрёт – ей ведь по фигу, автомат у меня или удочка какая. Сожрёт и не подавится.

Куровскому похвастался:

– Летом у меня будет автомат – самый лучший и как настоящий, не отличишь.

– Да ну? – не поверил Юрок.

Показал. Он всем рассказал, и ребята на улице посмеялись – а я думал, завидовать будут. Тем не менее, затею не оставил – пилил и пилил. Каждый день понемножку. Уже солнышко стало припекать. Захрустели сосульки под ногами. Скособочились снеговые горки. Сугроб закряхтел, осел, потемнел и заструился ручьями. А я всё пилил и пилил…

Однажды Витька Ческидов шёл мимо. Не утерпел.

– Ну-ка, дай сюда.

Попыхтел полчаса и подаёт задуманное оружие.

– Получай.

Прикинул к плечу. Хоть и диска нет, а всё равно видно – коротковат. То ли Томшин ошибся в расчётах, то ли я так вырос за это время.

14

Зима, хоккей, школа сдружили ребят – друг без друга дня прожить не могли. А потом наступили весенние каникулы, а с ней распутица, слякоть, грязь не проходимая. Ни на улице места нет поиграть не найти, ни в гости сходить – мамаши бранятся.

Заметил Николай Томшин – распалась Лермонтовская ватага. Раньше все к нему прибивались, а теперь те, кто повыше живут, вокруг Сашки Лахтина отираются. Себя Бугорскими называют, нас, нижеживущих – Болотнинскими. Задаваться начали. Своя, говорят, у нас компания, а с вами и знаться не желаем. Ещё говорят – мы, может, с октябрьскими мир заключим: они, мол, парни что надо, а вам накостыляем.

Коля Томшин отлупить хотел Лахтина, и покончить с расколом, да тот от единоборства уклонился, а предложил биться толпа на толпу. И желающих поучаствовать в битве оказалось много. Пришлось нашему атаману согласиться с разделом власти и предстоящей войной.

Поляна за околицей только-только начала подсыхать. Сияло солнце, паром исходила земля. И совсем не хотелось драться.

– Давайте в «Ворованное знамя» играть.

Две команды в сборе и делиться не надо. Отметили «границу», выставили «знамёна». И пошла потеха! Задача игры – своё знамя сберечь, у врага украсть, и чтоб не забашили.

Бугорские победили, но Лахтину не повезло. Его загнали в грязь на чужой земле. Он не хотел сдаваться и начерпал воды в сапоги. А потом, поскользнувшись, и сам упал в лужу. Ушёл домой сушиться, а веселье продолжалось. Играли в «чехарду». Теперь чаще везло нам. Мы катались на Бугорских, а они падали, не дотянув до контрольной черты. Им явно не хватало Лахтина.

Потом вбивали «барину» кол. Здесь на команды делиться не надо. Игра такая – один сидит с шапкой на голове, очередной прыгает через него и, если удачно, на его свою шапку кладёт. Таким образом, от прыжка к прыжку препятствие росло в вышину. Кто сбивал эту пирамиду, наказывался – подставлял задницу и били по ней задницей сидевшего с шапками, взяв его за руки, за ноги, и раскачивая, приговаривали:

– Нашему барину в жопу кол вобьём.

Пострадавший садился с шапкой на голове, и прыжки возобновлялась.

Меня за малостью лет и роста в игру не брали. Но я был тут и потешался над участниками до колик в животе.

Ближе к вечеру запалили костёр. Сидели одной дружной компанией, курили папиросы, пуская одну за другой по кругу – кто ронял пепел, пропускал следующую затяжку. Рассказы полились страшные и весёлые анекдоты – забыты распри и раскол.

Потом поймали лазутчика. Я этого мальчишку знал, хотя он жил на октябрьской улице – наши отцы, заядлые охотники, дружили и ходили друг к другу в гости. Он спустился на берег взглянуть на лодки, что зимовали в воде у прикола. И тут был пойман. Его допросили, а потом решили проучить.

– Ну-ка, Шесть-седьмой, вдарь.

Драться мне совсем не хотелось, а уж тем более бить знакомого, ни в чём неповинного мальчика. Но попробуй, откажись – тогда никто с тобой водиться не будет. Домой прогонят, и на улице лучше не появляться. Подошёл, чувствуя противную дрожь в коленях. Пряча взгляд, ударил в незащищённое лицо.

– Молодец! Но надо в подбородок бить, как боксёры. Тогда с копыт слетит. Бей ещё.