Анатолий Агарков - Рахит. Сборник рассказов и повестей

– Он жив! Ура! Ура!

И полез обниматься. Ну, как на стадионе. Увлёкся мужик. На правах хромого он садился, развалившись, в одно из двух наших стареньких кресел.

Иногда это смешило, чаще – надоедало. Тогда отец вставал и решительно выключал телевизор.

– Комедия окончена, артистам надо отдохнуть.

Гости нехотя расходились. Кто-нибудь предлагал поиграть в картишки, с надеждой, что экран засветится ещё раз.

Надо ли говорить, что все зрители, и дети в том числе, были просто влюблены в прелестных дикторш – просто души не чаяли.

Вот как-то одна заявляет:

– Этот фильм детям до шестнадцати лет смотреть не рекомендуется.

Отец покосился на Люсю и её подружку Нину Мамаеву.

– Для вас сказано.

– А чего его не гонишь? – фыркнула сестра, ткнув в меня, примостившегося у отца на коленях, пальцем.

– Он ничего в этих делах не понимает, – усмехнулся отец.

– А там ничего такого и нет, – вмешалось Нина. – Я этот фильм в кинотеатре видела.

– Какого такого? – обернулся отец.

– Ну, такого… Вы знаете.

– Я-то знаю. Вы откуда знаете? Ох, девки, девки, как быстро вы взрослеете – беда, да и только.

Я украдкой показал сестре язык и кивнул – вали, мол, отсюда. А потом пожалел – ах, как бы ни поплатиться.

3

Новогодние каникулы закончились. Скучно стало на улице. Да и дома, когда отец отдыхал после смены, а мама не разрешала включать телевизор. Дошкольником быть очень плохо. Все друзья на учёбе. У них время летит быстро, весело, незаметно. Им есть чем заняться – мне нет. А хочется большой, бурной жизни. Хочется писать стихи, чтобы вся страна знала их наизусть. Или сочинить толстенный роман.

Я живу в тоске, потому что не умею ни писать, ни читать. Неграмотный я по причине своего малолетства, но чувствую в себе силы и способности на тяжкий умственный труд. Вот слепые же пишут романы, и музыку, и стихи. За них кто-то записывает. Вот бы мне такого писарчука – уж я бы надиктовал!

Хуже всего, что никто не понимает моих мук. Все смотрят на меня, как на малыша, которому достаточно дать конфетку, чтобы он отстал и не путался под ногами. А можно просто взъерошить волосы – иди, гуляй. Остаётся одно – мечтать. И это спасение от вселенской скуки и людских обид.

Смотрю на высокий сугроб, представляю его Кавказским хребтом, а себя – путешественником, заросшим чёрной бородой, голодным, продрогшим от холода. Я даже гибну, но открываю ещё одну тайну природы. Вот это жизнь! Вот бы мне попасть в экспедицию! Нет, не возьмут: скажут – окончи школу. А потом – институт. А потом….

А потом я и сам не захочу в горы, сяду за стол и буду писать романы в тихом, уютном кабинете. Мир потеряет великого путешественника и открывателя. Точно. Стану Героем, Гением, Человеком, которым гордится страна, если…. Если не помру со скуки в начале самом своей жизни. Господи, как тяжело жить! Скорей бы весна. Когда много света и солнца. И сады начинают пахнуть так, что бодрость преследует тебя даже во сне.

Но ничто не вечно в этом мире – даже скука, глубокая, как горе. В соседском огороде появились Вовка Грицай с маленьким Серёжей. Жеребёнком, ошалевшим от радости, я поскакал им навстречу – благо, забора между нашими огородами не было.

– Н-но! – подгонял сам себя.

Серёжка, укутанный в шаль, сиял глазами, в улыбку губы распустил. Глядя на солнце, на сверкающий в его лучах снег, смеялся:

– Солнушко, гы-го-го…

– Цы-па, цы-па… – манил резвящихся воробьёв.

– Здорово, Вов-Чик! – бодро, звучно, нажимая на «ч», говорю я. – Как школа? Происшествий не было?

– Какие там могут быть происшествия? – пожимает плечами сосед.

– Ну, не скажи – столько пацанов вместе… Неужель чего нельзя придумать?

– А учителя?

– А голова на что? Ну, хоть бы после школы отлупить девчонок.

– Чё ты несёшь?

Я посмотрел на Вовку со смутным беспокойством – начал задаваться? Школьник.

– Ты, наверное, с девчонками дружишь? – съязвил я и покрутил пальцем у виска. – Похоже, школа ничему хорошему не учит.

– Я тебе сейчас покажу, чему нас учат в школе, – сказал Вовка и выломал обезглавленный подсолнух.

– Ура! Сейчас будет рыцарский турнир, – я тоже вооружился и поскакал вокруг соперника.

– Коли! Луби! – возбудился маленький Серёжка.

Ему удалось выломать прошлогоднюю будыль из снежного покрова, и он напал на брата с другой стороны.

– Ну, начинается потеха, – пригрозил Вовка и повёл на меня атаку.

Я отступал, отбиваясь, и хрипел страшным голосом, изображая чудо-юдо лесное:

– Добро пожаловать, богатырь, в гиблые места!

– Ты давай, работай, – Вовка лупил своей палкой по моей. – Сейчас я тебя уложу на раз-два-три… Раз…! Два…! Три…!

– Ула! – Серёжка ткнул своим «копьём» брату в глаз.

Вовка вскрикнул и доказал, что в школе он чему-то всё-таки научился – разразился отборнейшей бранью.

– Я тебя щас на куски порву, – пообещал он брату, а сам пнул его так, что Серёжка кубарем полетел в сугроб.

Вовка убежал домой, закрывая ладонями лицо. Младший Грицай орал, лежа в снегу, и плач сотрясал его тело. Я мог считать себя победителем турнира.

– Эй, вы, что тут вытворяете? – через забор перешагнул Валерка Журавлёв, по прозвищу Халва, и подошёл к нам.

Не думайте, что он долговязый великан – просто в недавнюю метель намело такой сугроб, из-под которого забор наш едва виден. Вдвоём мы подняли Серёжку, отряхнули от снега, уговорили не реветь и не жаловаться, повели домой.

– Залазьте, – Вовка позвал нас с тёплой печки, сияя «фонарём» под глазом, и кивнул на брата. – А этого бандита сюда не подсаживайте. Полезайте, я тут засаду устроил – в войну поиграем. Мамка разрешила.

– А парашут есть? – осведомился Валерка. – Высоко падать, если что.

На маленькой печке, заваленной всяким хламом, шибко-то не развернёшься. Какого чёрта здесь держат тулупы вместе с валенками? Впрочем, без них на голых кирпичах поджариться можно очень запросто. А из валенок, при желании и небольшой фантазии, неплохие пулемёты получаются. Вот мы и застрочили в три голоса.

– Здесь и спать можно, – похвалил я печку и пожалел, что у нас дома такой нет.

– Была нужда, – отмахнулся Вовка. – У меня кровать есть.

– Я, когда женюсь, с женой буду спать, – заявил Халва.

– А я женюсь на дикторше из телика, – поддержал тему Вовка.

Я обиделся – телевизор мой, значит, и дикторша моя. Какое он имеет право на ней жениться? Да никакого. Заявил об этом, и обиделся Вовка.

– Я вообще жениться не собираюсь, – сказал я. – А девчонок буду лупить, где не встречу.

– Ты ещё маленький, – сказал Халва, – и ничего не понимаешь.

– Сам ты маленький, – оборвал я его.

Играть совсем расхотелось, да и жён себе выдумывать. Повисла гнетущая тишина.

– А пойдемте, ходы в снегу рыть, – предложил Валерка.