Елена Малахова - Веданта. Сборник рассказов

Он обладал трезвым, строгим характером, не уступал ни в одном вопросе: ни в бытовом, ни в политическом, всегда добивался единогласия с его рациональной точкой зрения. Лень заставляла его проводить выходные напролет, лежа на диване или сидя в уютном кресле. Он не любил азартных игр и другим в своём присутствии не позволял заниматься глупостью. "Уж лучше диван обминать" – говорил он жене. Также он был бережлив, суетлив и жаден; не сильно распалялся на подарки и ласковые слова. Презирал всё то, что позаимствовано из-за границы, хотя за транспорт, импортируемый в страну, не сильно обижался. С первых дней совместного быта Анна Сергеевна питала к нему большой почёт, видела в нём надежность и, впрочем, считала свой брак удачным. При такой совокупности вялых деловых чувств любви там места не нашлось. Они мало проводили времени вместе: Анна Сергеевна тогда работала в ветеринарной лаборатории младшим лаборантом, а он стремился получить новую звездочку на погонах. Затем появились девочки. Анна Сергеевна усмехнулась: теперь этим девочкам стукнуло по тридцать и тридцать пять лет. В общем-то память её не блистала приятными моментами. На ум постоянно шли пустые отрывки, которыми особо не похвастаешь; они не для семейного застолья, очень короткие, бессмысленные, и не для шутки ради. Неужели жизнь прошла, а в ней не случилось ничего хорошего? Она снова напрягла память и слегка облегчилась: у неё есть две дочери, у них свои семьи, и внуков – двух мальчиков и девочку – она очень любит, и они её любят. Только ещё слишком малы, чтобы правильно выразить свои чувства.

Думая о прошлом, Анна Сергеевна свернула к двадцать девятому дому на Парадной улице. Во дворе, окруженном со всех сторон пятиэтажными массивами, в центре находилась старая детская площадка с песочницей. По периметру её росли высокие березы; их маленькие благородные листики шелестели от южного ветра; на них, в свеженьких скворечниках обитали соловьи. Анна Сергеевна дошла до второго подъезда. Там на желтой крашенной лавке в ряд сидели три пожилые соседки. Анна Сергеевна давно водила с ними дружбу и по случаю останавливалась поговорить, считая это не сколько увлекательным, сколько необходимым условием вежливости. С важными лицами и подозревающими взглядами они развлекали себя газетными сплетнями и атмосферой происходящего вокруг.

– Ты сегодня что-то рано, – заметила Ольга Никифоровна, опираясь на трость двумя руками.

Деловитость была ярко написана на её большом красном лице с маленькими узкими глазами, что, даже когда она улыбалась, нельзя было назвать ту улыбку случаем добродетели.

– Садись, посиди с нами! – прокричала Галина Антоновна, широконосая большеротая дама, с белым лицом, в ярком платке и ситцевом платье в горошек.

– Да некогда сидеть, – ответила Анна Сергеевна, останавливаясь подле них.

– А куда ты спешишь? – уточнила третья соседка, поджимая тонкие, почти прозрачные губы.

Любопытными взглядами они вцепились в Анну Сергеевну. Та излилась улыбкой, слегка смущенной и действительно глуповатой.

– Людочка просила меня с Костиком посидеть.

– А что она сама не может? – возмутилась Ольга Никифоровна, метаясь глазами по двору, что являлось её особенностью (долго в упор она не смотрела, чтобы не пропустить нечто важное вокруг).

– Они с мужем в театр идут, а потом в ресторан, – сказала Анна Сергеевна. – Пускай отдохнут. Если не в их возрасте веселиться, то когда же?

– А то что ты после работы, умаялась чуть душа, об этом они не думают? – возмутилась Галина Антоновна, остро чувствующая несправедливость положения.

– Галя, они же не каждый раз просят, – оправдывалась Анна Сергеевна. – Часок-другой посижу. От меня не убудет.

– Ага, не каждый раз, да каждую неделю, – поправила Галина Антоновна. – Мой покойный муж всегда говорил: "Детей надо в кулаке держать, иначе они тебя кулачить будут".

Все закивали, видимо, ощутив полноту истины сказанного старушкой.

Вскоре Анна Сергеевна поднялась на второй этаж. Квартиру она содержала в рамках прилежания, но не идеального порядка. Ей доставало того, что вещи лежали на местах, которые определила для них с момента получения мужем квартиры во времена СССР. Уставшая мебель давно требовала обновления. Расписные ковры в красно-жёлтых и зелёных тонах с непонятными квадратными узорами оставались примером тогдашней моды – все стены тогда походили на неудачные полы. Серебристая люстра с длинными каплями пожелтела. Их, как и деревянные черные гардины, давно облюбовали пауки с тощими ногами, изгаляясь в плетении искусной паутины. Дешевые белые шторы с цветочным орнаментом и замысловатая тюль тоже утратили первозданный вид. Анна Сергеевна страдала гипертонией, и все движения с запрокинутой головой провоцировали сильнейшее головокружение. Потому окна, верхние полки изношенного шифоньера и кухонного буфета она мыла раз в год – словом приоритетом чистоты их не наделяла.

Успев согреть чайник на плите, она почувствовала себя нехорошо. В затылок била кровь, грудь неприятно сдавило. И тут позвонили в дверь; пришла её дочь. Без особых разглагольствований Людмила всучила Анне Сергеевне четырехлетнего внука.

– Может зайдешь, доченька? Ты уже две недели не была.

Дородная, строгого лица и в квадратных очках женщина, очень похожая на Анну Сергеевну, холодно взглянула на мать своими бледно-голубыми крохотными глазами.

– Мам, мы опаздываем. Костика покорми в семь и на ночь погрей ему молока. И смотри, чтоб никаких конфет!

Анну Сергеевну всегда огорчало ощущение, что дочь держится с ней, как учительница.

– Я справлюсь, не волнуйся. Вас-то с Полей я как-то вырастила.

Людмила закатила глаза и криво сжала губы.

– Только не начинай опять! Мне итак забот хватает!

Костик принялся кричать, толкая бабушку в ноги. Курносенький, белолицый, с пшеничными волосами он выглядел, как пример безгрешной души, к сожалению, только внешними данными. Говорил он плохо, заглатывая буквы, но многие слова приказа звучали внушительно. И в тот миг, колотя по Анне Сергеевне головой и руками, он изъявлял немалое детское возмущение, причем доступным для понимания языком. Его не устраивало стоять в дверях квартиры без дела – ему хотелось чинить беспорядок внутри.

Анна Сергеевна отогнала мрачные мысли. Её бледные глаза робко засияли.

– Ты хоть бы зашла в среду, – тихо улыбнулась Анна Сергеевна. – У меня пенсия будет и получка в пятницу.

– Вот в субботу и зайдем. А почему ты такая красная? Опять давление скачет?

Анна Сергеевна не расслышала слов дочери, хоть и старалась, прищурившись, прочесть их по губам. Однако глаза её, уже не такие зоркие, как раньше, застилала прозрачная плёнка, и она ничего не поняла. Ей пришлось осторожно переспросить. Отвыкшая от долгого общения с матерью, Людмила рассердилась: повторять одно и то же – не самое приятное занятие, особенно для тех, кто наделён вспыльчивостью от природы. Этот приобретенный недостаток матери выводил Людмилу из себя.

Читать дальше