Игорь Белошевский - Поганая Молодежь. Часть #2

– Знаешь в чем между нами с тобой разница, – сказал Киля Медведю, и положил недоеденный гамбургер на стол.

– Ну и в чем? – спросил Медведь.

– Разница в том, – продолжил Киля, – Что у меня мир – огромный и круглый, а у тебя – маленький, мерзкий и плоский.

– Да что ты, какие мы важные, – с ухмылкой произнес Медведь.

– Ладно тебе Киля, – попытался я сгладить непонятно откуда взявшуюся проблему, – Все люди разные. Каждый думает как хочет. Чего ты завёлся?

– Да он просто невростеник, вот и завелся, – сказал Медведь, и с напускным спокойствием сделал очередной глоток кофе.

– Надоело все, – немного помедлив ответил Киля, затем взял со стола свой недоеденный гамбургер и запустил его в мусорку, находящуюся на приличном расстоянии от нас, возле входной двери кафе.

– Молодец Киля, «трехочковый» забросил, – недовольно произнёс я, – Метни еще, для полноты общей картины, стакан с колой в официанта.

Киля ничего не ответил, он откинулся на спинку стула и затем произнес:

– Скучно, – сказал Киля, – Мы превращаемся в каких-то поганых дачников, которые до пенсии расширяют в своей квартире диагональ у телевизора. Или тратят свою жизнь на ипотеку, на какую-нибудь «однушку» в новостройке на окраине города, с перспективой, так сказать, на будущее. Не хочу я так.

– А как хочешь, – все с той же ухмылкой спросил Медведь.

– Я хочу, сделав вдох и выдох, прожить каждое мгновение этой жизни, – ответил Киля, – Вот как я хочу!

– Угу, – сказал Медведь, – План огонь.

– Какой есть, – ответил Киля, – Я даже готов сражаться за это. Так давайте же сражаться, а не гамбургеры жрать, господа пираты.

– Да не вопрос Киля, сражайся, – ответил Медведь, – С твоей философией ты рано или поздно кони все равно двинешь. Это просто вопрос времени, да и только.

– Все лучше, чем трястись за свою шкуру, как пес паршивый, – ответил Киля, – Давайте замутим чего-нибудь, сколько можно уже прозябать без нормального дела.

– Давайте без давайте, – произнес Медведь, – Все у нас хорошо. Зачем дергаться? Лично я, ни на зону, ни на тот свет особо не стремлюсь, намерен жить долго, причем так долго, что может быть успею еще даже всем надоесть. Лично мой план такой.

– Тебе нужно было еще при рождении, вместе с метриками, выдать абонемент в крематорий, – сказал Киля и сделал через трубочку глоток колы из высокого бумажного стакана.

– В смысле? – спросил Медведь, не понявший Килину мысль.

– В прямом, – ответил Киля, – Такое ощущение, что у тебя десять жизней в запасе, а она то, одна дается, и нельзя ее спускать в унитаз. По крайней мере, не хотелось бы. Вот я о чем.

– Что ты конкретно предлагаешь? – спросил Медведь.

Киля задумался, и после продолжительной паузы ответил:

– Не знаю, – сказал Киля.

– Понятно, – произнес Медведь, – Радуйся тому, что у тебя есть. Наши поездки сюда, тоже знаешь, до поры до времени.

– Угу, люди годами «конрабас» возят и ничего с ними, почему-то, не случается, – ответил Киля, – Кроме дня сурка.

– Ага, – ответил Медведь, – Люди возят по максимуму до тех пор, пока у них тайник не обнаружат, а потом все, закрылась лавочка.

– Да неужели, – ответил Киля, – На границе думают, что мы солярку таскаем в Польшу, а не сигареты, все как бы легально. Таких туристов пол-области катается, за всеми не уследишь. По этой легенде, еще лет сто можно ездить, и ничего у нас не найдут, только скучно все это.

Я встал со стула.

– Найдут, не найдут, тут как повезет, сейчас важно другое, нужно заработать бабла столько, сколько сможем, чтобы в случае чего, была подушка безопасности, подумай об этом на досуге, – сказал я Киле, и затем добавил, – Пойду за кофе схожу. Возьмем с собой в дорогу. Кому какой? Латте? Капучино?

– А в чем разница? – спросил Киля.

– Латте – это когда кофе в молоко, – ответил я.

– А капучино – это когда молоко в кофе, – добавил Медведь

– Хорошо, – сказал Киля, – Давай тогда латте, только попроси, чтобы они его ложечкой перемешали.

Я купил кофе и вернулся к нашему столику, держа в руках картонный поднос, похожий на упаковку для куриных яиц. На подносе дымились три бумажных стакана с кофе.

– Ребят, – обратился я к друзьям, – А не махнуть ли нам куда-нибудь прокатиться? Давайте развеемся. Чего мы вдоль границы все время маячим? Посмотрим, как там глубже, наша республика «П» поживает? А?

– Поехали в Дрыньск, – предложил неожиданно Медведь.

– Почему в Дрыньск? – спросил я в один голос с Килей.

– Не знаю, – ответил Медведь, – Мне кальсоны нужно купить, все яйца на этой границе сегодня отморозил.

– Почему нет, – сказал Киля, – Цель святая, поехали.

До Дрыньска было ехать примерно восемьдесят километров. Мы мчались по так называемым польским шоссе, узким асфальтированным тропкам, еле расходясь боковыми зеркалами нашего «Мерседеса» с несущимся навстречу грузовиками. За окнами автомобиля, через забор из деревьев, растущих по обе стороны дороги, постоянно мелькали заснеженные поля, аккуратные кирпичные домики, украшенные мигающими гирляндами, старые кирхи и придорожные кафе. Все вокруг готовилось к рождественским праздникам и здесь это ощущалось, как нигде больше. Я давно уже заметил этот дивный парадокс. Стоит тебе ближе к новогодним праздникам пересечь границу с родиной и попасть в Европу, как вместо зимней депрессии, ты сразу попадаешь в Рождество из какого-то голливудского фильма.

Заехав в город «Дрыньск», мы припарковались возле первого попавшегося магазина с надписью «Склеп», и отправились гулять пешком по городу.

Дрыньск оказался небольшим, но очень старым и красивым польским городком, с узкими улочками и домами, построенными в восемнадцатом веке. Отовсюду торчали украшенные рождественские елки и прочая праздничная атрибутика, столь близкая сердцу среднестатистического европейца.

Люблю уличных музыкантов. Особенно тех, что играют и зимой, и летом, не взирая на погоду. Они делают мир лучше. У них есть свое настоящее. Которое здесь и сейчас, которое не вписывается в вывески, стеклянные витрины, рекламные билборды, раритетные дома, не гармонирует со шныряющими по улице промоутерами и зеваками-туристами с фотоаппаратным синдромом от фирмы «Кэнон». Трудно представить, что какой-нибудь пожилой дедуля славянской внешности, в телогрейке, растягивающий сейчас перед нами эспандером меха своей видавшей виды гармошки, у одного из польских кафе города Дрыньска, вышел на улицу за большими деньгами. Он просто есть и все тут, он и его потрепанная гармошка. Виват дедуля!!! Жги свою мелодию и живи еще сто лет, играй, и еще раз играй.

Мы слонялись без дела по улицам, глазея то на местные достопримечательности, то на польских красавиц, и наконец, изрядно замерзший Киля не выдержал и сказал: