Вероника Жданова - Дорогу осилит идущий…

МИНИМАЛИСТ…

Я – минималист. Во всем. В вещах, отношениях, расходах, чувствах и эмоциях. Недавно мне подсказали новой слово «интроверт». К сему ли это? Я просто минималист. Любая лишняя вещь – кусок мыла, кастрюля, флакон духов, банка тушенки вызывает у меня ощущение огромных запасов на «черный день» и чувство дискомфорта. Я не знаю почему. У меня есть знакомая с запасами – весь туалет увешан полками с рулонами бумаги, коробками порошка и штабельками мыла и зубной пасты. Я в ее глазах просто ущербна и каждый раз она пытается засунуть мне в сумку пару кусков мыла или пачку чая при прощании. При этом она скорбно поджимает губы, что, мол, мне не понять какие времена они пережили и откуда такая предусмотрительность. Меня эта сцена всегда повергает в шок. Я не была здесь во времена талонов и очередей. Я еженедельно покупала по списку продукты, оплачивала услуги помощницы, и, раз в две недели, заказывала свежие цветы в дом. Теперь кое что изменилось, я также покупаю по списку раз в неделю, но не имею помощницы и сама выращиваю цветы. И даже учусь делать запасы – у меня легко можно найти дома аж два кусочка мыла и пару лишних рулонов бумаги. Но вид больших запасов, по прежнему, мне портит настроение. «Минимализм – это не нормально» – сказала моя знакомая, взирая на мой подгоревший дом и отсутствие моих горестных реакций. «Нормально» видимо – это закатить истерику, раздать оплеухи и упасть в обморок. Но от этого не появится ни дом, ни лишний кусок пресловутого мыла, а также решения проблем, пути назад и т. д. и т.д…

ОДНАЖДЫ В ВЕНЕ…

Просыпаться совсем уж рано в этом городе моветон. Не хочется видеть и знать рабочих приготовлений в имперском городе. Вылетела на улицу в предвкушении и тут же перешла на степенный шаг. Она, Вена, к этому располагает. Вскоре узкие высокие улицы начинают клубиться народом. Смесь восторженных возгласов, звонков, пощелкивания хлыста, треньканья входных колокольчиков, монотонного, многоязычного гула заполняет их доверху, как кувшин. Так и хочется задрать голову и посмотреть куда же это все улетает. С балкончиков и окон в ответ приветливо улыбаются цветы – гирлянды, корзинки, горшочки гераней, петуний, лобелий. И уже совсем не помнится, зачем смотрел вверх, а руки тянутся к фотоаппарату. Стелется пряный запах из приоткрытых дверей кофеен, остро вторит ему смесь лошадиного пота и кожаной сбруи, умиротворяет увядающая свежесть утренних букетов… И я иду – не знаю еще куда, глазею на сотни разных лиц, останавливаюсь в круговороте экскурсий, попадаю на групповые снимки и застываю перед уличными артистами. Полуденное солнце плющит сидящих в уличных кафе отвесными лучами, дробится в тонких бокалах и граненых кружках. Ход времени замедляется. Жара. Горячие волны отражаются от средневековых стен. Прячусь в гулкой прохладе Св. Стефана. Уфффф! Высота! Душа парит вверху, под самыми сводами! Рой свечей напоминает россыпи золотистых угольков. В огромной чаше маленькое озерцо святой воды. Прикасаюсь к нему пальцами, переношу вечную таинственную прохладу ко лбу и ощущаю поток благодати во всем теле. На выходе сталкиваюсь с каким-то до боли знакомым лицом, глаза встречаются – миг недоверия, потом удивления, потом радости… наше общее прошлое разбивается о нынешнее настоящее. Не хочется расспрашивать, говорить банальности. Хочется просто помолчать рядом – продлить иллюзию вернувшейся молодости.

– Я угощу тебя кофе, хочешь? Нет, непременно угощу! У ВАС такого не достать! На этой улице в два раза дешевле! Не нужно платить! У меня здесь кредит! – перед входом в крошечное кафе стоит два плетеных стула и грязноватый столик.

– Я свободен! Я абсолютно свободный художник! Я рисую много и в удовольствие! ТАМ бы я умер с голоду! – прохаживаемся вдоль рядов рисунков, выполненных карандашом за 10 евро.

– Вот, моя дочь! Между прочим, студентка! Да, она подрабатывает аниматором иногда! – вымазанная мелом и золотистой пылью девушка приветливо машет нам рукой, на мгновение теряюсь и кладу в коробку монетку.

– Ну, давай, расскажи, как вы там выживаете? Ты видела, КАКИЕ у нас магазины? – пытливый взгляд касается моей сумки, одежды, прически.

Разговор напоминает что-то этакое серое и липкое, из прошлых времен, и магия первого мгновения встречи исчезает. Возникает досада на такую обыденность, на растраченную попросту чужую жизнь, разменянную на пособие, колбасу и муниципальное жилье, на потерянное очарование встречи с молодостью. Плачу за кофе сама, торопливо прощаюсь, напрасно обещаю писать-звонить, отвожу глаза от самодовольного лица и потертого жилета.

Вена не дает задуматься и загрустить, кружит меня в водовороте улиц и выносит к дверям гостиницы. С ключом передают конверт. Ага. Еще одна встреча с прошлым. Правда, на этот раз запланированная.

Ровно в назначенное время сидим в машине, осторожно произношу формальные фразы, улыбаюсь на всякий случай.

– Эй, ты! Стоило ли ехать в такую даль, чтобы спросить меня о погоде! Здорово, что ты здесь! -целует в обе щеки, и проводит ладонью по макушке.

– Мы взяли тебе билет в Оперу! Пойдешь одна – у нас дела, но вечером ужинаем вместе! Расскажешь как там, а то сами-то были только на экскурсии двадцать лет назад! – смешно морщит нос, и я понимаю, что и еще через 20 лет его вряд ли заманишь туда.

– Так, меряй, давай! Уверена, что это тебе нравится? Ненавижу магазины! Ты не меняешься! – это платье в подарок для вечернего выхода в приложение к билету. Кстати, это мой первый поход в Венскую оперу.

Вечер проводим на террасе загородного дома. Дневная жара напоминает о себе теплом от каменной плитки и запахом трав. Свет свечей скрадывает морщинки и годы, глаза блестят, как двадцать пять лет назад. Мы не изменились. Выросли дети, пронеслись события, годы, бытовые бури, страсти и события. Ценности остались те же…

Вчера наводила порядок в гардеробной. Из чехла для вечерних платьев пахнуло теплым вечером, духами, пылью бархатного партера. Ах, однажды в Вене…

ОТВЕЛИ ОЧЕРЕДЬ…

«Ну вот, отвели очередь…» – говорила Баба после очередного праздника или застолья, вытирая последнюю тарелку. И я сразу понимаю, что праздник уж точно завершился и злюсь-злюсь на нее за это. Я все еще такая радостно-возбужденно-запыхавшаяся и вдруг «отвели очередь..» А она говорила это с облегчением, думая уже о завтрашнем дне. Тяжеленные, серебряные ножи и вилки убирались в горку, салфетки ручной работы замачивались в какой-то сложный раствор от пятен, стулья составлялись горкой, чтобы с утра легче было мыть полы и чистить ковры. Дом постепенно затихал после веселья, готовился ко сну. Местные гости разошлись, а те, кто остался ночевать в Доме все еще допивали чай, курили на веранде, прохаживались по дорожкам ночного сада, слышались взрывы приглушенного смеха и торопливый шепот.. Дед в неизменной полосатой «курортной» пижаме обходил гостевые комнаты, проверяя кого и как расположили на ночь. Пахло свежим бельем, лавандово-фиалковым саше, покоем… В кухне постукивали стеклянные дверцы буфета, слышалось шипение сифонов с газировкой, шумела вода в ванной комнате… Далеко за полночь все расходились по комнатам. В кухне и столовой все еще горел свет, а я пробиралась в темный зал. Мне так хотелось еще посидеть там, застать уходящий праздник. Свет из раздаточного оконца падал на охапки цветов принесенных гостями, на груды полу распакованных подарков. Все еще пахло чужими духами, немного табаком, мерещился шелест шелка, потрескивание плиток шоколада, позвякивание хрустальных пробок графинов… Отвели очередь… отвели очередь… Свадьбы… именины… похороны…«кресбины»…снова похороны… снова свадьбы… отвели очередь…