Анна Гаятри - Грёзы. Избранное

А на следующий день, когда Маня была в детском саду, случилось чудо. Она нашла на полу листочек, на котором простыми цветными карандашами были нарисованы ослепительно-красивые цветы. Колокольчики. У Мани захватило дыхание. Она смотрела на светло- и темно-голубые головки цветов, и ей казалось, что они легонько покачиваются под порывами ветра, и тихо-тихо звенят. И тут ее озарило. Она возьмет этот листок себе, спрячет, и принесет домой. И покажет маме. И скажет, что это она, Маня, так нарисовала! И тогда мама, конечно, даст ей краски, и разрешит водить кисточкой по бумаге, и Маня снова создаст свой удивительный мир!

Так она и сделала. Сложила листочек вчетверо, положила в кармашек, и вечером с гордостью раскрыла его перед мамой. «Смотри! Это я, я нарисовала! Тебе нравится?» – и девочка с надеждой и ликованием заглянула маме в глаза.

Мама с недоумением разглядывала рисунок. «Где ты это взяла? Что ты плетешь небылицы? Так я и поверила, что это ты», – фыркнула она насмешливо. «Это я! Сегодня, в детском саду! Тебе нравится?». Мама строго поджала губы: «Хорошо. Предположим, что я поверила. Если это и правда ты нарисовала, значит, сможешь и повторить. Бери свои карандаши, садись и рисуй. И чтобы было точь-в-точь. Точь-в-точь, как здесь. А не сможешь, тебе хуже. Терпеть не могу вранья!»

Сжавшись, Маня прошла в свой уголок. Она очень устала сегодня, ей хотелось просто поиграть. Но она послушно села за стол, взяла карандаши и стала очень-очень стараться. Терпеливо перерисовывала она вьющиеся линии цветов, пытаясь наполнить их цветом и жизнью, чтобы также зазвенели они на ветру. Время тянулось очень медленно. Маня слышала, как тикают часы. В глазах все туманилось, рука с карандашом двигалась как во сне, и сердце сжималось от страха. Она очень старалась, но колокольчики выходили кривыми, и цвет у них был не ярким, а тусклым. Штрихи выходили грубыми и упрямо вылезали за контур. Маня терла и терла листочек резинкой, пока бумага не сморщивалась, и от резинки оставались грязные пятна. Маня трудилась, боясь остановиться, и терпеливо слюнявила кончики карандашей, чтобы сделать цвет поярче. Во рту оставался странный горько-кислый привкус грифеля. А потом снова вступала в работу резинка. И вот, когда на мятом листочке уже начала просвечивать дыра, мама неожиданно оказалось рядом и резко выдернула рисунок у нее из-под руки.

– Художник! – насмешливо произнесла мама. – Выпороть бы тебя за вранье! Но уже поздно. Соседи спят. Марш в постель! И чтоб я тебя не видела и не слышала! Лгунья.

Мама скомкала оба рисунка и отправила в мусорное ведро. А Маня быстро разделась и юркнула под одеяло. Она пыталась не заплакать, но слезы упрямо ползли по щекам. Мама выключила свет, и на стене заплясали страшные тени. Маня тихонько натянула одеяло на голову. Наступила полная тишина, только громко со скрипом тикали часы. Слезы текли и текли, и Маня чувствовала себя очень плохой, дурной, ей хотелось просить прощения, обнять маму, поцеловать ее, и увидеть, что она простила ее и снова любит. Но мама спала, и нельзя было ее будить. Завтра, завтра Маня будет просить прощения, и обнимать, и целовать ее. Завтра, завтра…

Всхлипнув, Маня уткнулась носом в мокрый угол подушки и уснула. Она шла по полю из голубых колокольчиков. Цветы сияли под лучами солнца и мягкой волной покачивались на ветру, и нежно-нежно звенели. И тут появилась мама. Она шла сердитая и строгая, и била ремнем по колокольчикам. Цветы осыпались, нежный перезвон их затихал, сменяясь протяжным гулом. «Нет! – горестно закричала Маня. – Мама, не бей! Я больше не буду!». Но мама не слышала ее. Она шла, твердо поджав губы, и все хлестала и хлестала ремнем. И вскоре только стебельки качались на ветру. Солнце погасло. И Маня погрузилась в темноту.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

«Вечер был, сверкали звезды, на дворе мороз трещал» , – пела бабушка, ласково похлопывая лежащую под одеялом Маню.

Теплый свет ночника окутывал сумеречную комнату, а добрый спокойный взгляд бабушки проникал в самое сердце Мани, в котором сквозь корочку льда и боли пробивались нежные ростки радости, словно крохотные фиалки.

«Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал»…

Маня закрыла глаза, и ей представился заснеженный город. Она идет по обледенелой улице, мороз щиплет нос и щеки. И вот она входит во двор, идет к низкому окошку и заглядывает внутрь. И вдруг обнаруживает себя там, внутри, сидящей на диване. Она еще совсем маленькая. Сидит и смотрит, замерев от ужаса, как папа яростно налетает на маму, кричит ей что-то грубое и размахивает кулаками, и бьет ее. А мама отбивается и плачет. А потом у нее разбились очки, и стекла разлетелись по всему полу. И Маню охватывает такой стыд, что ей хочется кричать, но крик снежным комом застывает в груди. Как же мама теперь без очков? Ведь ей ничего не видно! И Маня начинает тихонько плакать от своей беспомощности. Она не знает, как помочь, как спасти, она такая маленькая и слабая, и поэтому маме плохо… И тут все затуманилось, метель бросила ей в лицо снежные хлопья, и она снова брела по заледенелой улице…

«Боже, говорит малютка: я замерз и есть хочу.

Кто ж накормит и согреет бедну-добру сироту?»

Голос бабушки звучал тихо, словно издалека. И Маня вспомнила, как в тот далекий вечер папа, наконец, ушел, а мама одела ее и повела на вокзал. Они шли по ночным пустынным улицам и плакали вместе, и слезы замерзали на щеках. И мама тогда удивленно спросила Маню: а ты-то чего плачешь? А потом они долго-долго ехали на поезде, и Маня смотрела в окно на огромный желтый диск луны, который плыл по зимнему небу. Перестук колес успокаивал, приносил забвение, как и бабушкино ласковое похлопывание.

«Шла старушка той дорожкой, пожалела сироту»…

Они ехали долго-долго. А потом приехали к бабушке. Маня никогда раньше не видела ее. Но мама сказала, что Маня теперь будет тут жить. Придет время, и тогда ее заберут обратно, в город.

Мама уехала, и вначале Маня много плакала и скучала. А потом она стала погружаться в тепло и уют бабушкиного мира. И сердце потихоньку, капля за каплей, начало оттаивать. Нет, ничего не забылось, и всполохи воспоминаний порой резали сердце словно ножом. Но все обволакивалось нежным дуновением доброты. И боль стихала.

«Приютила и согрела, и поесть дала ему»…

На улице бушевала метель, дули злые ветры. Но в душе девочки начиналась весна. Оттепель, с первыми цветами, робко вылезающими из-под снега навстречу солнечному свету.

«Спать в постельку уложила. Как тепло! – промолвил он.

Закрыл глазки, улыбнулся. И заснул спокойным сном»…

Маня вздохнула и улыбнулась во сне.