Валентина Сидоренко - Замыкающий (сборник)

– Вот напишу Боре, – не унимался Яшка. – Напишу. Мне орден, а тебя на Колыму… И зачем ты это сделал?

– Из любви к родному президенту. Я вообще люблю правительство свое. Будь у меня стадо козлов, я бы каждому козлу дал имя члена правительства. – Витек говорил спокойно, без улыбки. – А у меня козел один. Я главным и назвал… Райку баба увела. Все ей мало было! Куриц держал, гусей держал. Боров был невпроворот, встать не мог на ноги. Кто его выкормил? Комбикорму с Тунки возил. И все я был алкаш и скотина. Тряпья висело – три шифонера. Ей-бо… Колготки эти, штанишки ребятишкам не стирала. Новые покупал – ворохами. А я ей утру нос. Я этот дом фатэрой сделаю. Я уже мараковал. Знаю как. Батареи поставлю, воду проведу и ванную в чулане. Не я буду, если я этого не сделаю. Я еще попью немного. И в гараж пойду, там я много чего понаберу для себя. Отделаю домик – любо-дорого. Кухню плиткой выложу. И сральню теплую сделаю. А потом бабу приведу… Девку молодую… А то – «кому ты нужен, алкаш…»

– Правильно, Витек. Дай лапу. – Яшка восторженно пожал руку Басманову. – А козла куда денешь? Козел для цивилизации не годен.

– Жрет он много, – скорбно подтвердил Витек, глядя, как козел шарится по углам в поисках еды. – И на баб кидается. Одна даже в суд собирается сбегать. За оскорбление личности. Будешь платить, говорит, мне за моральный ущерб.

– Это запросто, – сказал Яшка, потирая руки, – три шкуры сдерут. Бабье…

– А че делать, это самое…

– Выложить… Че. Зачем ему? Райки нету. На кого скакать. Вот он и скачет на баб…

Петр Матвеич, который уже давно томился ожиданием конца попойки, засобирался домой. Он хотел есть, хотел очутиться в своем протопленном уже уютном доме, и пусть Нюраха ворчит. Бог с нею. А то окажется, что и ворчать некому будет, как у Витька. Он, может, посидел бы подольше с Витьком и говорил бы с ним по душам, но Яшка мешал разговору.

– Стой, Петро, – громко сказал вдруг Яшка, – ты ведь выкладываешь.

– Кто?! Я? – растерялся Петр Матвеич и посмотрел в пегие Яшкины глаза. – Когда?

– А кто у Валерки бычка выкладывал осенью?

– Ну, дак быка же. Не козла.

– Ничего! Яйца у всех одинаковые. У быка вообще по пуду. А у Бори Ельцина засохли вот от голода. Сморчки одне.

– Но, но, – заступился за козла Витек, – ничего себе сморчки, это самое…

– Потом как-нибудь, – засуетился Петр Матвеич в поисках куртки.

– Не, ты куда?! – подскочил из-за стола Яшка. – Ишь ты, прыткий какой. Потом жара начнется. Козла мухи съедят. Попил на халяву. Отрабатывай.

– А ты не халяву пил, – огрызнулся Петр Матвеич.

– А я помогать буду. Я подержу козла.

– Да вы что, робя! Всерьез, что ли?

– А тебе что, в первый раз?

– А чем я промывать буду? Мошонку. У тебя водка есть?! – Петр Матвеич страшно обрадовался, что вспомнил о водке. – Че, заразить хочешь козла?! Спирт нужен, не то что водка. Руки надо мыть и все… Есть водка у вас, я спрашиваю?

Яшка и Витек громко захохотали в ответ.

– Ну вот, – спокойно подался к порогу Петр Матвеич, – как будет, так и выложим вашего Борю Ельцина.

Он уже ступил на порог, как дверь широко распахнулась и он увидел прямо перед собою остро стянутое личико с колкими глазами. Тонкие губы этого мелконького личика дрожали от негодования. Это личико поразило Петра Матвеича, и не злостью своей, а неожиданной близостью. Он так давно не видел близко женского лица, кроме Нюрахиного, а тут чужое, молодое…

– Надька, только не ори! Это самое… – cразу предупредил Витек, и тут только Петр Матвеич понял – это вошла Надежда, сестра Басманова. Он притоптался чуть-чуть у порога, чтобы поздороваться с нею, но Яшка усадил его за плечи на стул.

– Ну че, алкаши! – Надежда прошла к столу и, надев на руку перчатку, презрительно взяла в руку пустую бутылку. – Нажрались? – холодно отметила она.

– Кого там. Одна бутылка на троих. Язык помочили, – ответил Яшка, внимательно глядя на нее.

Надежда села на табурет, сняла перчатку, щелкнула замком сумочки. Одевалась она по-городскому: шляпка, перчатки, косыночка на шее, но Петр Матвеич, глядя на нее, подметил бесцветность ее крошечного, узкого личика, и когда она сняла шляпку, обнажив серенькие волосы, он удивился, как молодое лицо может быть таким бесцветным. Никаким. Он видел ее многожды и здоровался с нею обычным кивком головы, совсем не замечая и не оценивая ее. А теперь впервые увидел, разглядел: на редкость – никакая. Нюрка вся была густая от красок. Даже чересчур цветастая. И одевалась как цыганка. А эта – и в одежде ни цветочка. Видать, цветок к цветку тянется. А ледок к ледку. Надежда высокомерно вскинула вверх прозрачный «ледок» своего лица:

– Виктор, когда все это кончится?

Она сидела в центре – на табурете. Нога на ногу, и сигарета в пальчиках. Все трое мужиков смотрели на нее. Витек глядел, широко раздвинув щеки в глупой и радостной улыбке.

– Видали сестренку? Послал же Господь, это самое.

– Нет, ты обнаглел!.. – строго выговаривала слова Надежда. – Отец ждет тебя пахать. Обещал у них телевизор наладить. Когда это кончится, Виктор?!

– Надька, дай десятку!

– Ага, счас. Я шла и всю дорогу думала, как бы тебе дать десятку. Не дай бог, не допьешь.

– Точно, не допил.

– Нет, ты погоди, Надежда. Ты вникни. Суть дела не в том, что мы не допили. – Яшка встал и подошел к Надежде.

Петр Матвеич глазам своим не верил, так изменился Яшка. В одну минуту. Глаза заблестели, зажглись, как у кота. Он весь напружинился, движения стали гибкими, плавными, только что не мяукал, но в голосе явно сквозило задушевное урчание:

– Надо спасать брата.

– Спасатели, – хмыкнула Надежда, с холодным интересом наблюдая за кошачьими ужимками собеседника. – Не было бы вас, алкашей…

– Надежда, тебе не идет грубость, – мягко увещал Яшка. – Ты ведь в шляпке. В шляпках не ругаются. Это не Нюрка вон Петрова. Там че ни ляпни, с нее спросу нет.

– Но-но, – встрял Петр Матвеич. – Смотри, а то я зубы-то выбью тебе. Будешь еще мою бабу трепать…

– Слыхала? Каков поп, таков и приход!

– Я тебе че сказал!

– А тебе, дядь Петя, как не стыдно? Уж от тебя-то я не ожидала, что ты с этими алкашами свяжешься.

– Ну вот. – Яшка развел руками, прихлопнув себя по бокам, отошел от Надежды.

– Я вот скажу тетке Нюре, она тебе распушит куделю.

– О господи! Нюрке говорить, – усмехнулся Петр Матвеич. – Она уж наперед тебя все знает. Ты еще на порог не ступила, она уж услышала.

– Во, даст она тебе.

– Это конечно… У нее не задержится…

Петр Матвеич, глядя на Надежду, вспомнил, что живет она возле столовой, в низенькой избенке своей бабушки, покойной Авдотьи, у которой выросла. А к родителям она не вернулась. Так и живет одна. Работает в столовой, вытеснив оттуда своим дипломом старую бурятку Завьялову. Вроде бы столовую закрывают. В поселке уже закрыли начальную школу, детский сад, очередь за столовой. Но она все держится, то ли стараниями Надежды, то ли тем, что машины еще ездят в Тунку. Автобусы ходят в Аршан, и проезжие останавливаются перекусить в столовой. Это летом. А вот что будет зимой…